Аластер мотает головой, лицо непроницаемо.
– Одно дело – против воли, и совершенно другое, когда она вполне себе добровольно вступает с ним в интимную связь. Я бы даже сказал, что здесь замешаны романтические чувства.
Откуда, чёрт возьми, он об этом знает?!
Папа резко оборачивается ко мне, ища ответы в моём взгляде. Я ощущаю такую острую неловкость, что мне хочется провалиться сквозь землю.
– Это правда? – спрашивает папа, и я вижу в его глазах надежду на отрицание.
– Конечно, правда, – отвечает за меня Аластер таким тоном, словно счёл неверие папы за оскорбление. – Мои люди всё про всех узнают, стоит мне лишь щелкнуть пальцами. В том числе и то, что рассказывают сами Харкнессы своим друзьям, не скрывая. О твоей дочке среди них ходит много рассказов.
– Лина, ты ведь.
– Прости, пап. – Я же не могла, глядя тебе в глаза, сказать, что он отлизывал мне на диване. – Мне было бы очень неловко сказать тебе правду.
Хорошо, что он в тот же момент отворачивается от меня и я больше не вижу этого разочарования на его лице. Надо было мне держать ноги вместе, и этого можно было бы избежать. Чёртов Змей-искуситель.
– Даю слово, что мы поможем и тебе, и твоим жене с сыном и невесткой, но… – Аластер Гелдоф делает паузу, прежде чем продолжить: – Боюсь, твоей дочери помочь мы не можем.
– Аластер, пожалуйста.
– Ты хорошо осведомлён о наших правилах и знаешь, что я не могу идти против них, даже если ты мой друг.
Мужчины за моей спиной зашевелились, как и Джейсон, который уже бьёт в лицо одного из тех, кто двинулся к нему. Он достаточно крупный, так что понадобилась помощь ещё троих, чтобы повязать его и повалить на пол, лицом вниз.
– Аластер! – настойчиво продолжает папа, вставая и уже направившись ко мне, чтобы заградить собой.
– Прости, Кормак. Я обязан.
Гелдоф коротко кивает, и я чувствую, как сзади на меня идёт один из мужчин. Не успеваю я и вдоха полноценного сделать, как папа внезапно хватает меня, заводя за спину, и наносит удар кулаком по его челюсти.
– Не надо ухудшать ситуацию, друг, – предостерегает его Аластер. – Ребята, хватайте же их.
Я реагирую быстрее, чем от меня ожидали, и, резко обернувшись, бью стаканом, ранее полным воды, по голове второго, более тощего мужчину, потянувшегося ко мне. Для этого я и попросила воды. Рассчитывала на стакан, которым могла бы вооружиться. На всякий случай. Оружие мне бы вряд ли предоставили. Одновременно цепляюсь окровавленной рукой за его пистолет на ремне, притянувший взгляд. От прикосновения к холодному металлу по телу пробегают мурашки.
Меня поражает то, насколько точны и быстры движения папы. Он выхватывает нож, вынимая его из чьего-то чехла, закреплённого, как я думаю, на поясе, а затем наносит им удар по руке одного из ирландцев. По помещению прокатывается громкий вскрик боли. Я при этом ещё вижу, как ярость охватывает Аластера Гелдофа, который, кажется, совсем не ожидал, что мы окажем сопротивление, и, вероятно, был уверен в том, что нас будет легко схватить. Но вот зачем им нас хватать? Исходя из того, что этот грёбаный говнюк выдал всего минуту назад, они хотят чего-то… от меня? Ох, снова убить? Что ж, для меня это не в новинку.
Папе удаётся вырваться к одному из окон, успешно отражая каждое нападение, словно он обучался этому годами. Едва я успеваю выстрелить в окно, догадавшись о том, что именно так папа хочет освободить нам дорогу, ведь дверь заперта, как он, потянув рукав вниз, чтобы защитить руку, расчищает остатки стекла.
– Вылезай, дочка! – кричит он мне, хватая за руку и помогая забраться в окно.
Никто не стреляет. Очевидная подсказка о том, что никто не собирается убивать нас. Или, может, они просто не хотят случайно попасть в папу при попытке пристрелить меня. Я окончательно прихожу в себя, оказываясь на улице, когда папины руки вынужденно отцепляются от моих плеч, а сам он всеми силами задерживает мужчин в доме, дав мне немного времени.
– Стой! – орёт один из ирландцев.
Мой невысокий по сравнению с ними рост даёт мне преимущество. Я словно маленькая мышка. Наклонившись, пробегаю между рядами машин и спотыкаюсь о какой-то плохо лежащий камень. Мне с трудом удаётся совладать с собой и не закричать на всю округу. Когда у меня не остаётся никакого другого варианта, я припадаю к земле и заползаю под одну из тачек – под ту самую, в которой мы сюда и приехали. Благо, места мне хватает. Решаю сперва притаиться, потому что они наверняка тут же меня и схватят, легко обнаружив среди этих пустующих дорог и яркого солнца. Пистолет держу прижатым к груди и пытаюсь игнорировать кровоточащую от попавших осколков стекла руку. Эта боль кажется совсем не важной, когда на кону жизнь.