И посему, вопреки боязливым фантазиям Виктора Борисовича, Василий не колебался ни минуты - вернуться на войну или остаться там, в сытом и благополучном будущем (а что этот мир неизмеримо более благополучен, чем тот, в котором довелось жить ему, Василий понял мгновенно, с первого взгляда, невзирая на все жалобы явно зажравшегося внучка). Скорее всего, Василий смог бы устроиться в этом мире XXI века очень даже неплохо - руки и голова на месте, всё остальное приложится. Но его место было здесь - на этой войне. Это был его долг и его судьба. И потому Василий сейчас пробирался на восток по весеннему лесу, сетуя в душе на несуразного своего потомка, пыхтевшего на всю округу как паровоз на станции Вологда-Товарная.
Глава 8. Бег.
Первое время Виктор Борисович не замечал вокруг вообще ничего. Все силы его ума и тела направлены были на одну цель - поспевать за дедом, который шёл вроде бы не быстро, но как-то так ходко, что пропотевший до ворота кожанки Виктор Борисович многократно проклял себя самого за то, что так и не вернулся в начале марта к ежеутренней скандинавской ходьбе - вопреки обещанию, данному самому себе ещё в новогоднюю ночь.
Но человек, как всем известно, не свинья - ко всему привыкает. Вот и Виктор Борисович постепенно как-то отпрукался, втянулся - и начал замечать окружающую действительность.
Действительность же как-то не особо хотела подпитывать восторженные чувства первого в истории попаданца из XXI века в эпоху Второй Мировой. Как ни озирался вокруг себя Виктор Борисович - ничто, ну абсолютно ничто не отличалось от привычного ему весеннего подмосковного леса. Такие же кучи прошлогодней листвы, такие же сугробы чёрного ноздреватого снега, такой же оголтелый птичий гомон сверху и снизу, и со всех сторон. Не было нигде фрицев со шмайсерами, и заградотрядов НКВД, и товарища Сталина с товарищем Берией, жаждущих приобщиться к мудрости потомков в лице Виктора Борисовича.
А вот налипшие на берцы пласты весенней грязи - были. Пропотевшая под ставшим вдруг тяжеленным рюкзаком спина - была. В общем, в один прекрасный момент это размешивание ногами дерьма вместо исполнения обязанностей спасителя СССР и всего прогрессивного человечества начало Виктора Борисовича несколько напрягать. Виктор Борисович, поддёрнув рюкзак с драгоценным ноутом, рванул за дедом. Нагнав, схватил за тощее, затянутое в грязный ватник плечо. И успел даже исторгнуть из раскрытого рта возмущённое: — «А долго ....»
И тут же что-то жёсткое залепило рот Виктора Борисовича, грубо помешав изложить накопившиеся претензии. Скосив глаза, Виктор Борисович увидел корявую дедову длань, беззастенчиво лишившую его естественного для любого человека XXI века права на свободу слова. Дед же зашипел Виктору Борисовичу прямо в ухо: — «Молчи, дурак ... слышишь?»
Виктор Борисович, глотая слюну мгновенно пересохшим ртом, честно прислушался. И не услышал ничего. Дед, очевидно по выражению глаз внучка уловив его глухоту, всё таким же придушенным шипом попавшей в ловушку европейских колонизаторов африканской животины продолжил: — «Табачиной несёт ... немецкая табачина ... не наша махра ...»
Виктор Борисович принялся судорожно, как ковидный больной в Коммунарке, втягивать и пропускать через ноздри воздух. Что-то такое через сладкий запах апрельского леса конечно просачивалось ... что-то на грани чувствительности. Но распознать в этом чём-то разницу между «советской махрой» и «немецким табаком» ... нет, эта задача была явно не для слабого нюха горожанина XXI века ...