Виктор Борисович, дождавшись окончания ставшего уже привычным ритуала, сказал: — «Похоронить бы надо пацана, дед» - «Некогда хоронить, Витёк. Самим спастись бы. Без нас похоронят». И занырнув прямиком в кабину, начал ворочать убитого лётчика во все стороны, отцепляя от него планшет и кобуру с пистолетом.
Ранимый Виктор Борисович отвернулся, уставившись на верхушки берёз. Дед тем временем, повошкавшись, вынырнул наружу, и коротко бросив Виктору Борисовичу: — «Пошли!» - зашагал в сторону леса. Виктор Борисович, бросив прощальный взгляд на вновь уткнувшегося лбом в панель мёртвого мальчишку, засеменил вслед за дедом.
Первый убитый на той войне, увиденный Виктором Борисовичем. Не то что Виктор Борисович мертвяков боялся, конечно нет. Этого добра он в смутные времена развесёлых 90-х нагляделся вдоволь. Идёшь бывало эдак вечерочком с работы - а в арке жмурик в луже собственной крови плавает. Менты вокруг вяло суетятся. А народец идёт мимо и устало общается: — «Кого опять мочканули? - Да таможенника какого-то говорят. - А, ну-ну» - и скорее домой, домой, к яишнице и очередной серии: — «Санта-Барбары"
Но сейчас Виктор Борисович чётко осознал, что этот увлекательный квест может очень скоро закончится ЕГО смертью. Что это всё вовсе не приключение наподобие компьютерной игры, и сохраниться здесь не получится. Эта мысль терзала Виктора Борисовича всё сильнее и сильнее, заставляя его подсознательно догонять деда и держаться как можно ближе к его тощей спине с болтающимся на ней не менее тощим сидором.
«Интересно, а дед смерти боится?» - подумалось Виктору Борисовичу. - «Вряд ли. Он же верующий. Да ещё и старообрядец. Ему наверно по кайфу помереть - прямиком в рай пойдёт. Будет возможность - расспрошу что он по этому поводу думает».
Шли, шли - и наконец пришли. Всё было не как в кино про войну. Никто не кричал «хальт», никто не кричал «хенде хох». Просто в очередной куще чахлого подлеска вдруг что-то застрекотало, защёлкало прямо в лицо. Засвистело справа и слева. Посыпались на голову срубленные будто косой ольховые пушистые ветки.
Дед рухнул как подкошенный. «Убили» - пронеслось в голове застывшего столбом от неожиданности Виктор Борисовича. Нет, не убили. Дед, гибко извернувшись попавшей под вилы змеёй, извлёк со спины свою трёхлинейку и начал сандалить из неё куда-то непонятно куда, в кусты - елозя с боку на бок и стремительным, неприметным глазом движением руки передёргивая затвор.
Время как будто остановилось. Застывший столбом Виктор Борисович чётко и отчётливо видел, как вылетают из дедовой трёхлинейки большие жёлтые гильзы, и, медленно кувыркаясь, беззвучно падают в покрытую зелёной ряской лужицу. Видел как бесформенный носок дедова сапожища елозит туда-сюда по грязи, прокапывая канавку в непросохшей апрельской грязи. Видел как медленно планируют мимо глаз сверху вниз - как на нулевом уровне незабвенного: — «Тетриса» - разнокалиберные ветки, покрытые ярко-зелёными пучками только начавшими раскрываться почек. Много чего в этот момент видел Виктор Борисович - но, увы, не соображал ничего, совсем ничего.
«Это что же ... это по мне стреляют что ли? Это меня убивают? МЕНЯ? Убивают? Меня нельзя убивать! Я не могу умереть!» - испуганными чайками носились в сознании Виктора Борисовича бессмысленные мысли.
Неизвестно сколько ещё времени продолжался бы этот ступор. Но тут дед, после очередного выстрела перекатившись на спину, вдруг оказался на ногах. Ещё через мгновение был рядом с Виктором Борисовичем. Резко дёрнул его за рукав кожанки и с воплем: — «Уходим, Витёк!» рванул в сторону, в заросли подлеска.
Время резко ускорилось, и Виктор Борисович, отмякнув, метнулся вслед за дедом. Голова была по-прежнему пуста. Оскальзываясь ногами на скользкой глине, поддёргивая молотящий по спине рюкзак, Виктор Борисович бежал сквозь лес как олень от волчьей стаи - по уши залитый адреналином, ни о чём не думая, целиком и полностью отдавшись древнему всеобъемлющему инстинкту самосохранения.
А за спиной бегущего так, как не бегал никогда в жизни, Виктора Борисовича творился настоящий звуковой ад. Возносился до небес многоголосый лай - человечий, нерусский, наполненный «шайзе» и «химмельарш». Стрекотали взбесившимися швейными машинками «шмайсеры» (Виктор Борисович уже научился узнавать на слух их торопливую картавую скороговорку) Пронзительными шмелями свистели пронзающие воздух выпущенные из этих «шмайсеров» пули. И точно такие же пули сочно и жирно чавкали, вонзаясь на излёте в лесную глину - казалось, непосредственно за каблуками берцев Виктора Борисовича.