— Что-то голова закружилась, — прошептала Тамара, — Мне лучше сесть. А тебе пора идти. И возвращайся скорее.
— Я очень давно не слышал таких слов, — сверкнув улыбкой, произнёс он.
— А я слишком давно их никому не говорила.
— Скоро вернусь.
— Это хорошо.
Через минуту тёмно-синяя Audi выехала из двора.
— Тамара, хватит стоять столбом, иди-ка сюда, посмотри, Сандро подготовил шасси для самолёта.
Она повернулась к ним и улыбнулась, потом наклонилась, взяла тяжёлую сумку, сделала несколько шагов, но спиной ощутила чьё-то присутствие. Неприятный холодок пополз по позвоночнику; показалось, будто кто-то провёл когтями по металлу. Тамара резко оглянулась. Из-под арки появилась большая чёрная машина, которая, медленно проехав по двору, притормозила возле подъезда. Все стёкла были затонированы. Одно из них чуть опустилось.
Сердце забилось пойманной бабочкой где-то в груди, дыхание остановилось, перед глазами поплыли тёмные пятна, закрывая солнечный день.
Через щель, открытую в окне автомобиля, на неё смотрел, не мигая, мужчина с приглаженными светлыми волосами. Тамара уже видела его раньше, в тот день, когда попала под эту машину. Но не само происшествие напугало её, а его взгляд: он ничего не выражал. Казалось, что это глаза мёртвого человека. Ни злости, ни улыбки, ни сочувствия или сожаления, ни даже угрозы — в них не было ничего. На вид мужчине было примерно столько же лет, сколько и ей. Тамара смотрела прямо на него.
— Я предупреждал. Ты не поняла?
— Тамара, что там? — заволновался дядя Ваня. — Я сейчас подойду!
— Не надо. Просто заблудились. Я подсказала, как доехать, — повысив голос, но не отворачиваясь от блондина, сказала она как можно спокойнее.
— Ну-ну. Смотри же, не нарывайся, — услышала от блондина.
Стекло медленно поднялось, машина покатила дальше по двору и свернула на проезжую часть у другого дома.
Тем временем Арай торопился выполнить всё намеченное на этот день.
«Осталось ещё несколько пунктов. Должен успеть. Зато потом будет время на… всех, — думал он, осторожно перестраиваясь из ряда в ряд, чтобы подъехать к месту, где у него была назначена встреча. — Хоть и сложно складывается мой отпуск, но так непредсказуемо всё, что надежда на лучшее есть. Очень много надо сделать. Очень. А как же приятно смотреть на Шурку, который ногами болтает, как обычный ребёнок, с интересом наблюдает за руками старика, повторяет за ним. Конечно, во взгляде ещё много недоверия, особенно ко мне. Но я приложу все силы, чтобы изменить его отношение к собственному отцу. Кто знает, что ему обо мне наговорили? По крайней мере, сейчас узнаю, чем он так братьям насолил, что они предлагали отправить его… даже страшно повторять».
Своих сыновей, сидевших под большим зонтом на веранде летнего кафе, увидел издалека. Оба парня удивили его изменениями во внешности: они заметно набрали в весе. Арай заметил ещё год назад, что и тот, и другой стали выше его ростом, но были стройными, а теперь…
«При всей жгучей черноте волос и глаз они пошли не в мою породу, — подумал он, останавливая Audi неподалёку. Когда вышел из машины и направился к ним, сразу обратил внимание, как сыновья вытянули шеи, рассматривая его авто. — Да, похоже, не только порода в маму и бабушку. Алчность, зависть? Что ещё сейчас узнаю».
Парни выглядели старше своих лет, были похожи между собой почти как близнецы, и разница в два года не бросалась в глаза. Они вальяжно откинулись на спинки плетёных кресел и ждали, когда отец подойдёт к ним.
— Привет, — сказал Арай и присел за их столик, на котором расположились две чашки кофе и пара коктейлей. Сыновья лишь едва заметно кивнули в ответ, всем видом показывая неприязнь по отношению к родителю. — Только себе заказали? Понятно.
— У меня денег нет, говорю сразу, — произнёс старший. — Надеюсь, ты заплатишь за наши небольшие посиделки.
— Больше похоже на то, что ты не надеешься, а прямо уверен в этом, — усмехнувшись, подметил Арай.
— И подкинешь деньжат на мелочи, — продолжил требовать сын.
— Ха, а мне вот везёт, не надо попрошайничать, — хмыкнул средний, — я у матери забираю свои деньги.
— Это какие-такие деньги ты у неё забираешь? — удивился отец, чувствуя, как в нём закипает протест против такого потребительского отношения к людям.