— Он спросил, не соглашусь ли я приглядывать за его сынком, а я против черномазых ничего не имею, вот и согласилась, — прибавила она, убеждая себя и Луизу в своих добрых чувствах. — Не знаю, как вы относитесь, когда черные с белыми мешаются, но, на мой взгляд, Лазарь славненький на мордашку. Когда они не слишком черные, они ничего.
Луизу покоробил откровенный расизм Николь.
— Вот только имя у мальчика никудышное, — продолжала няня.
— Какое имя?
— Да Лазарь! Как вокзал Сен-Лазар! А отца вообще Спасителем зовут. Мой муж знал одного негритоса по имени Напраз, потому как родился он в национальный праздник. Мне-то что, пусть делают что хотят. У себя дома, конечно. Но теперь их у нас в Орлеане стало что-то многовато. Мы теперь сами в своем доме не хозяева. Я не про доктора Спасителя, он платит вовремя, моется, с ним нет никаких неприятностей. И среди черномазых бывают приличные люди.
Луиза поспешила распрощаться с няней Николь как можно скорее. Ей было противно, что она молча слушала расистские речи. Зато она одержала маленькую победу: убедила Николь не приходить за мальчиком в шесть часов, пообещав, что сама отведет его домой. Ничего особенного, десятиминутная прогулка по холодку.
Лазарь взял Луизу за руку, когда они переходили улицу. Луиза была уверена, что у чернокожих руки влажные, но нет, ладошка Лазаря была совершенно сухая. Луиза с недовольством подумала: интересно, откуда она успела набраться всяких предрассудков?
— Желтое и грустное? Что такое? — задал ей вопрос малыш, шагая рядом с ней вприпрыжку.
Луиза уже знала эту загадку — Поль ей загадывал, — но сделала недоумевающее лицо.
— Не знаешь? Выжатый лимон!
Вот они уже на улице Мюрлен у дома № 12 с красивой табличкой «Сент-Ив, клинический психолог». Луиза потянулась к дверному молотку в виде руки, сжатой в кулак, но Лазарь дернул ее за пальто.
— Нет, я хожу через сад.
Аллея Пуансо, по весне зеленая и щебечущая птицами, в январе месяце выглядела грязной и мрачной, в саду тоже было темно и сыро.
— Неужели ты не боишься, когда приходишь из школы в сумерки? — с удивлением спросила Луиза.
— Я привык. И потом, папа оставляет на кухне свет.
Маячок, чтобы корабль благополучно прибыл в гавань.
— До свидания, Лазарь. Скажи папе, что ты можешь приходить к нам играть, когда захочешь.
Лазарь толкнул калитку, потом дверь на веранду — они не были заперты на ключ, и Луиза подумала, что такая доверчивость к соседям, несомненно, прибыла с Антильских островов. «Так думать — это расизм? — спросила себя Луиза, ставшая необычайно щекотливой в вопросах толерантности. — И не признак ли расизма постоянно спрашивать себя, расист ты или нет?»
Рабочий день Сент-Ива, клинического психолога, еще не кончился, бурный рабочий день: кто-то из пациентов пришел раньше, кто-то опоздал, кто-то отменил сеанс, а кто-то попросил принять его вне очереди, и это не считая телефонных звонков, среди которых далеко не все приятные.
— Алло, это кабинет доктора Сент-Ива? Это вы доктор психолог? Меня зовут месье Оганёр. Я звоню вам по поводу наших дочерей, они нас очень беспокоят.
— Сколько у вас дочерей?
— Три, но беспокоят старшие, четырнадцати и шестнадцати лет.
— Чем именно они вас беспокоят?
— Делают что хотят. Приведу вам пример: вчера Марион, ей четырнадцать, запустила в меня стаканом. Она промахнулась. Но намерение тоже что-то значит, не так ли?
— Несомненно. И ни вы, ни ваша жена не можете с ними справиться?
— Видите ли, есть нюансы. Мы с женой расстались… да мы и не были женаты… Значит, формально она не жена, а мать моих детей. Но как-никак мы прожили вместе восемнадцать лет.
— Понятно. А расстались вы?..
— Года не прошло.
— Совсем недавно. Ваши дочери, вероятно… еще не пришли в себя?
— Именно. Потому что я живу со своей новой подругой, и моя жена, то есть мать моих детей, тоже.
— У нее появился спутник жизни?
— Нет. Спутница.
— Ах, вот как? Понял. Мадам живет с дамой, так?
— Да. И Люсиль, наша старшая, не хочет у них появляться. Ей это, думаю, не нравится.
— Возможно.
— В общем, мы бы хотели обсудить все это вместе, а то увязли и ни с места.
— «Все вместе» — это значит вы, ваша подруга, ваша бывшая жена с ее подругой, то есть четверо? И еще все три дочери?
— Нет, с Элоди нет проблем, ей пять лет, с ней можно договориться.
— Но ваш семейный совет ей тоже, думаю, небезразличен.