— И вправду — бес, — сказал Аким, слезая со стола и утирая со лба пот.
— Что это было? — спросил Завадский, присаживаясь на лавку.
— Ты про мое сипование али свой перепляс? — спросил Бесноватый.
— Мда. — Филипп почесал голову и покосился на пыжатку, которую Бесноватый убирал за пазуху.
В этот момент дверь отворилась и в избу вошли Данила с Антоном, внося прохладу и облака морозного пара. Поглядев на вспотевшие лица только что плясавших братьев, они переглянулись, но ничего не сказали.
— Как все прошло? — спросил у них Филипп.
— Странно, брат, — ответил Данила, — человека воеводы Афанасия привезли, яко уговорено было, да Артемьев не пришед.
— Не пришел? — насторожился Завадский.
— От него холоп токмо был его — Бартошников. Сказывал — изволение от Артемьева передает, еже на уговор прежний вняти [согласен].
Завадский нахмурился, погладил бороду.
— А Афанасьев что? Подтвердил намерение воеводы?
Данила кивнул.
— Но почему же не пришел Артемьев? Бартошников не говорил?
— Сказывал токмо, еже зело опасно ныне барину его покидать гарнизон, и без того зачастил. Карамацкий час не ровен пронюхает, зане [потому] же послал от себя токмо шавку свою — Бартошникова.
— Странно.
Завадский поднялся, продолжая поглаживать бороду, и в задумчивости подошел к окну.
— А Бартошников как выглядел?
— Яко? — Данила пожал плечами. — Яко внегда.
— Не был напуганным? Встревоженным?
— Ин нет, вроде.
— А хвоста за вами не было?
— Не влающи [сомневайся], братец, — ответил Антон, — ежели б и хотели, за нами черт не угонится.
— Значит, Бартошников подтвердил, что дело субботнее в силе?
— Так и есть. Сказывал, в субботу деяние яко уговорено, Артемьев буде в остроге… Еже тревожит тебя, брат?
— Меня тревожит запах. Какой-то он… тухловатый. — Завадский резко обернулся. — Бес! Сможешь незаметно проверить дома ли Артемьев?
— Ежели токмо в ночь.
— Возьми Антона. А ты, Аким, съезди с Сардаком к слободе, походите по сепям, по кабакам, поспрашивайте аккуратно, слышно ли чего об Артемьеве и вообще какие слухи бродят около острога. — Завадский поднял руки и оглядел посмурневшие лица. — Братья, остался последний шаг, перед тем, как мы заберем себе Томский разряд. Нельзя рисковать.
Аким и Сардак вернулись утром, сообщили, что обошли кабацкие дворы, даже зашли в слободу стрелецкую под видом монастырских холопов с поручением, но ничего узнать об Артемьеве не удалось. Только один нетрезвый подъячий сообщил, что видел его накануне в остроге, раздающим указания караульным.
К обеду вернулись Антон и Бес и поведали чуть больше полезного. Оба забрались на дуб и наблюдали за двором Артемьева со стороны рощи, но ничего настораживающего не увидели за два часа — дворня, конюхи шныряют, каждый своим делом занят. В оконцах избы сверкают лучины. Затем переместились к дороге, сели за сугробом и увидали, как плачущую жену Артемьева в платке и старой шубе везли куда-то на санях незнакомые казаки.
— Все ясно, — сказал Завадский, — Артемьева взяли.
— Уверен, брат?
— Если он жив, то висит сейчас в пыточной избе Карамацкого.
— Ежели Артемьева сымали, почто же Бартошников приходил? — спросил Данила.
— Они не знают где мы, поэтому послали его подтвердить субботнюю встречу, чтобы устроить нам ловушку в остроге.
Братья переглянулись.
— Принужим их, — предложил Сардак.
— Пятнадцать сотен Карамацкого принужишь? — невесело усмехнулся Антон.
— Еже делать, брат? — спросил Данила.