В приказной избе было многолюдно, шумно и в целом встретили их высокомерно. Завадский даже испытал дежа вю — будто пришел в какую-нибудь госконтору за справкой. Какой-то мелкий служилый велел встать им в общую очередь, состоявшую из разночинной публики — от подобострастных холопов, падавших на колени, едва доходила до них очередь до каких-то важных пузатых священников. Более всех уверенно себя держали здесь всякие целовальники и подьячие посланные с бумагами из земств. Ярыжные собратья принимали их радушно и без очереди, обмениваясь шутками-прибаутками. Профессиональная солидарность.
Аким разумеется, терпеть такого не стал. Он обернулся, со скепсисом поглядел на Филиппа и Антона.
— Ну? Еже встали яко девки на смотринах?! — произнес он отрезвляюще и нагло расталкивая локтями толпу попер прямо на дьяка, сидевшего за отдельным столом в дальнем конце избы.
Опомнившиеся Филипп и Антон поспешили за ним. Никто не решился их остановить.
Дьяк — полный, тестолицый, со сверкающей лысиной, устремил на них слегка удивленные глаза.
— А ну сказывай, еже за плищь [неразбериха] у вас в разряде деянится?! — гневно вопросил Аким. — Разбойники ни даже под острожными стенами без зазору важных гостей пищалями стращают!
— С челобитной тудыть! — кивнул куда-то в сторону ничего не понявший дьяк и тут же позвал какого-то Прошку.
Тотчас подскочил худой подьячий с улыбчивым лицом, но ничего делать не решался — просто стоял подле.
— Я те дам тудыть! — Аким схватил дьяка за отвороты ферязи, потянул из-за стола.
Худой подьячий дернулся было к ним, но Антон взял его одной рукой за шею.
Филипп заметил, что кругом воцарилась тишина, только подьячий хрипел, да дьяк часто дышал. Медленно обернувшись, он увидел, что все замерли и смотрят на них. Почему-то вспомнились эпитеты, которыми наградил их ярыжка в книге. Вот стало быть, как их видят со стороны — разбойниками. К собственному удивлению, Завадскому стало стыдно, и одновременно обидно за братьев.
— Ладно, — сказал он тихо, — пойдем отсюда, братья.
Едва они вышли на улицу, тотчас раздались нарастающие оглушительные пересвисты на разный манер, лай собак и топот копыт.
— Воевода! Воевода едет! — закричали с разных сторон.
Следом через распахнутые ворота в острог проскакали восемь всадников, за ними ни много ни мало — запряженная в четверку английская карета. Всадники поскакали дугой, а карета лихо затормозила у ворот внутреннего острога. Из нее вышел белобородый пожилой сутулый мужичок в красном кафтане при золотом поясе. По тому как суетилась вокруг него богато одетая свита, Завадский понял, что это и есть воевода.
— Гляди-ка, брат, — сказал зоркий Антон, указав в сторону.
Оттуда к воеводе приближался тот самый рыжебородый, которого Филипп видел сегодня вместе со стрельцами, которые их ограбили. Его сопровождали пять-шесть охранников.
Воевода обернулся на топот копыт вместе со свитой и любезно, как будто даже почтительно поприветствовал спешившегося рыжебородого. Тот нагнулся к старичку и по-свойски положив руку ему на плечо, что-то сказал, и оба они засмеялись.
— Во те на, — протянул Аким, — мнится мне еже овый рыжий хмыстень зде навроде нашего Истомки.
— Валим отсюда, — быстро сказал Завадский.
— Чаво?
— Уходим. — Повторил Филипп сквозь зубы и двинулся в сторону, по большой дуге, чтобы церковь и расстояние поскорее спрятали их от тех, кто толпился у ворот мини-острога. Оттуда раздавался многоголосый хохот.
Антон с Акимом, так же как Филипп, вдавив голову в плечи слегка боком спешили за Завадским, пока церковь полностью не скрыла их.
За церковью Филипп кивнул в сторону моста — пройдем там дескать мимо амбаров. Они уже вышли было, но тут снова раздался свист и топот и вместе со стрельцами в острог ворвался звероликий коротышка. Завадский нырнул обратно. Все трое прижались к церковной стене. В это время из приказной избы вышел тот улыбающийся подьячий, которого Антон хватал за шею и посмотрел на них. Двигался он же он как будто к мини-острогу.
— Обложили, поганцы! — выругался Аким.
— Черт! — Завадский покрутил головой. — Пошли! Башками не вертите. Идите быстро, но уверенно, как будто по важному делу!