Так и сделали. Завадский широко шагал, деловито поглядывая на амбары и лабазы слева — дескать какой-то хозяйственный купец идет себе по делам с двумя рындарями, да заодно интересуется архитектурой складских построек в остроге. Краем глаза, он видел на другой стороне пеструю многолюдность. Он будто физически ощущал исходившие оттуда густые волны угрозы. Филипп ругал себя за глупость и самонадеянность. Это там — на юго-востоке Томского разряда он хозяин и важный человек, а здесь он никто, простой разбойник с раскольниками, которых закон обязывает сжигать в срубе. Тьфу ты черт, неужели он угодил в эту ловушку? Сейчас он как никогда понимал, что значит ходить по краю. И на что вся его надежда? На липовую грамоту и собственную наглость? Так себе защита.
Антон поравнялся с ним, Аким шел сзади, почти впритык. Вот уже впереди распахнутые ворота — шагов двадцать до них. Ярыжка записывает в свою книгу каких-то ходоков в косоворотках, из ворот показались конские морды, тащившие тяжелую подводу. Но больше всего Филиппа угнетало отсутствие громкого смеха справа. Не смотри, сказал он себе. Вот уже ворота. Казак с подбитым глазом нагло оглядел его, хотел сказать что-то, но только кивнул и перевел взгляд в сторону — туда, где стояла толпа с воеводой и рыжебородым.
Свисты оглушили, следом стремительно набегающий конский топот. Лошади, ходоки, казак — слишком многолюдно в воротах, успел подумать Завадский, какая-то искусственная возня. В раздражении Филипп оттолкнул ходока и бросился бежать, братья сорвались вместе с ним. Но крики и топот уже совсем рядом, следом какая-то чудовищная сила опрокинула Филиппа с ног.
Его тащили за руки, как в первый день попадания в этот мир. Втягивали туда, откуда он бежал. Перед глазами проплывали лица в обратном порядке: ходоки, казак с подбитым глазом, стрельцы, подьячий, уперший руки в бока коротышка и конечно — самодовольный рыжебородый. На всех лицах презрительные улыбки и любопытство. Возгласы: кого сымали? Татей? Верохулителей? Колдунов? Людей будто прибавлялось кругом. Где-то позади раздавались глухие удары — били его братьев. Тяжело стонал Аким. Завадский закрыл глаза.
Их заковали в кандалы, бросили в холодное узилище, тьма кромешная, кругом кто-то вздыхал. Филипп прислонился к стене, чувствуя слева плечо Акима. Он все еще стонал.
Завадский пытался думать, но не мог взять себя в руки — для начала следовало успокоиться. Терпения вечно ему не доставало.
— Вы кто такие, люди добрые? — раздалось откуда-то спереди.
— Томские люди торговые, — спокойно ответил Антон.
— Охо-хо, — вздохнул незнакомец добродушно, — я и сам торговый человек из Верхнеудинска. Привез в мале муки да льна, эх…
— Отобрали?
— Еже продать не успел забрали на постой — от товарного сбору утаил, дескать. Эх, горе горемычное. Сманил же диавол в этот Нерчинск, инде зде и торговати-то не с кем.
— А цины?
— К ним не пущают. Посольство токмо с месяц яко убрались. Одни служилые, да голь дикари. Во-то братца дожидаючи, еже бы выкупит меня, уж Бог с ним с товаром.
— Тебя единаче овый рыжий черт разорил? — раздался во тьме голос Акима.
— Рыжий?
— Погань рыжебородая с шавкой своей коротышкой носатой.
— Энто пятидесятник овый, Рогаткин? — как-то насторожился вдруг незнакомец.
— Клички ерпыля не ведаю, а по чину пятидесятник и есть.
— Да вы с ними братися зане?
— Пограбили они нас и без сказок сымали сюды. Я этому ерпыленку нос откушу, дай токмо выбраться!
То ли прозвучало это слишком по-разбойному, то ли еще по какой причине, но незнакомец умолк. Филиппу показалось, что он напуган.
— Слушай, — обратился Завадский в темноту, — кто этот рыжебородый?
— Да вы что, братцы, верно не ведаете поперек кого сгрели?
— Разбойник в услужении у воеводы?
Торговец засмеялся в темноте.
— Обороти, братец.
— Не тружай — сказывай! — подал голос Антон.
— Су рыжебородый ваш — строгановский приказчик в Приамурье — Голохватов.
— Строгановы? — удивился Завадский.
— Они зде десная власть, а не твой воевода! Богаче их не токмо в Сибири, во всей России нету! Почитай вся земля от Новгорода до Ичи под их областью.
— Во-то прямо вся? — усомнился Аким.
— Вонми, помещики наши Брагины завели на Лене промыслы было, с истынями и семьями совсельными, притязаниям строгановских приказчиков воспротивилися, абие пришел из Москвы приказ промыслы передать Строгановым, помещиков с семьями сослать в Пустозерск, а воеводу давшего грамоту Брагиным — с воеводства сняти! А идеже Строгановы? Тыщи верст от нашего краю! Промыслы, заводы, солеварни, порты, земли, а и леса — почитай все их на Урале, а сегда и в Сибири.