— Сказывают деяния твои с цинами идут в гору? — спросил Бакан и, привлеченный грохотом повернул голову направо. Оттуда в низину спускался обоз с настоящим товаром из семидесяти подвод, возглавляемый Акимом.
— Да, дела идут хорошо, — согласился Филипп, — а с твоей помощью пойдут еще лучше. Ты ведь готов к большим делам?
— С самого рождения.
Филипп одобрительно кивнул.
— Еже делать буде с мертвяками? Отволочити в лес?
— Нет. Оставим послание тем, кто еще не понял, что времена меняются.
Бакан растянул губы в улыбке.
Много времени для дум дает русская дорога — день за днем, неделя за неделей. Филипп почти не спал и все думал, пока на распутье не попрощался с братьями. Основная колонна во главе с Акимом, сотней наемных рабочих, под охраной тунгусов, сопровождавших обоз, выросший в ходе попутной перепродажи на три сотни подвод направились в Храм Солнца, а путь Филиппа лежал в Красноярск, где в статусе воеводы доживал последние денечки Мартемьян Захарович.
С тех пор, как Красноярский уезд передали в управление Енисейскому разряду, ходили слухи, что уездным красноярским воеводой правитель Енисейского разряда поставит своего человека. В общем-то и без слухов это было логично. Но пока они пировали со старым другом-воеводой — пили хлебную водочку под звуки рожков и балалаек. На радостях охочий до всяческих услад Мартемьян даже раскурил табаку с опиумом, после чего плясал с девками целый час. Действовал он на него странно. Визгу, шуму и смеху стояло на три версты кругом.
Сутки отдыхали они, Мартемьян Захарович радовался богатым подаркам, новому жалованью, но больше всего — оглушительному успеху Филиппа в Урге. Глубокой ночью, когда оба были уже мертвецки пьяны, они стояли на восточном острожном мосту, смотрели в ночную тайгу, как когда-то в отвоеванном ими Причулымском остроге.
— Сукин ты сын, Филипп, — говорил Мартемьян Захарович заплетающимся языком, расплескивая вино из кружки, — я скажу тебе как на духу, умней тебя дьявола, я никого не встречал!
Наутро Мартемьян Захарович выглядел бодрым как умел выглядеть после пьянки только он. У Филиппа еще кружилась голова, он пил полюбившийся ему китайский улун с хвойным запахом, от которого ему становилось лучше.
— Пришло время поговорить о делах, братец, — сказал он, присаживаясь рядом с Завадским.
Филипп бросил на него взгляд.
— Су верно с Истомой ты угадал. Дондеже в прошлую годину на почетное место помершего от зубной боли енисейского дьяка прислали с Сибирского приказу нового боярина, а вкупе стрелецкого полковника Василия Харю, при овом чужеяд карась некий Авдей Гузнов, полуполковник. Сведалось, Гузнов тот хаживал в Крымские походы…
— Ага.
— И бывати он в те крымские годины у Истомы десятником. Нраву он лихого, разбои поставил на поток, деянится дерзко. Уже дважды горел, подменив ясачную пушнину с государева обоза на драную, да посек до смерти какого-то польского писаря, а все яко с гуся вода.
— Значит спелись черти?
— Худо, братец, в том еже разъезды Гузнова кроют все пути в Красноярск и ниже до Причулымья. Покамест Истома грабит наш уезд и тебя, его разъезды убирают всех жалобщиков да челобитчиков. Посем свой человек сидит у него в приказной избе Енисейска.
— Значит пришло время и нам наведаться туда.
— Хочешь перекупить полковника?
— Не-ет, — протянул Филипп, — нам надо убивать сразу двух зайцев.
— Воеводу? — удивился приказчик.
— Что слышно о нем?
— Су, ведомо вмале. Окольничий. Воевал при царском воеводе с разинцами. Хотя и богат, ин сказывают лихоимец преогромный, обаче никто не видывал, яко он поборничает. А вот еже хитер яко черт — весно. Чудно токмо, сказывают боле добра любитель он богобоязненный храмов и церквей. Наказал в коегаждо остроге, совсельно малые выстроить по трехкупольному храму.
— Да? — заинтересовался Филипп.
— Сам же по полдни бывает не вылезает из храма, ни даже самолично кануны на клыросе петь охотник.
— Сумеешь организовать встречу?
— Да сие, братец, деяние вовсе несложное. Уж давно зазывает он меня в Енисейск.
— Зачем это?
— Яко зачем? Еже бо он самолично снял меня с воеводства. Да все тяну я под разными изветами… То дескать дороги размыло, то Енисей льдом не окреп… Ин стало быть едем?
В горницу вошла упитанная девица, поставила на стол кувшин квасу. Оба смотрели на нее, а потом Мартьемьян вдруг ухватил ее за задницу. Девица с визгом отскочила, а воевода захохотал.
— Да, едем, — сказал Филипп, — но сначала мы кое-что сделаем. Есть тут у тебя грамотные архитекторы?