Между тем первый возница что-то крикнул и короткий обоз из трех саней взял вправо. Истома кое-как изогнулся и увидел на прибрежную стоянку — избушку с околицей. Во дворе заманчиво плясал в ранних сумерках костер, из трубы избушки тоже валил дымок. Должно быть разожгли двое конных казачишек, ускакавших от них около часу назад. Предсказуемость рассуждений отозвалась вспышкой надежды. Авось, еще повоюешь, пронеслось разухабисто в голове, но Истома подавил в себе вредную эмоцию. Каким бы лютым врагом не был ему «поганый раскольщик», все же он был прав, когда говорил ему о бесстрашии. Только сейчас он начинал понимать его слова. Неужели он уже тогда знал это? Неужели тоже прошел через это испытание? Чтобы вести людей на смерть, сначала нужно умереть самому. Может в этом причина того, что он сейчас один. Ежели так…
Вопреки ожиданию, Истому поволокли сразу в избу, а не к костру. Остальные стрельцы как раз потянулись на двор, где костер разошелся не на шутку. На полпути Истому поставили на ноги, он сделал шаг, не чувствуя ног — едва устоял, но все же пошел.
В избе было жарко натоплено, горели лучины, дышала жаром печь. Казак только вынул из горнила раскаленное докрасна железное тавро, вспыхнувшее россыпью искр, там же рядом лежали щипцы. Посреди избы — деревянная чурка с измазанным золой основанием.
Истому швырнули к этому пню, звякнули цепи. Стрельцы схватили его под руки, придавили голову щекой к чурке. Казак тем временем вынул тавро с раскаленной буквой «еръ».
— Посем не клеймили меня в Томске? Убоялись? Ссыкливые крысы. — Мрачно произнес Истома, без страха глядя на казака.
— Не вякай, — с глумливой улыбкой ответил казачишка с тавром, — табе единаче велено нос откусить. Видал щипцы?
Истома ничего не ответил.
— Держи его, братцы.
На Истому навалились. Раскаленная буква «еръ» приближалась. От жара лицо раскраснелось, выступил пот.
— Накрепко держи! Иных буковиц нету, трижды «ером» зараз пропечатаем!
Край раскаленной буквы задел кончик носа, но Истома не закрыл глаза, только прищурился.
В этот момент на улице грянули выстрелы и почти сразу совсем близко — крики и тут же снова выстрелы, с запозданием, громче, в ответ опять дальние залпы. Новые крики уже от боли, и глухие рубильные звуки их искажающие и пресекающие. Истома почувствовал — хватка ослабла, отстранился и жар. Казак опустил руку с тавром, Истома увидел его профиль — тот со страхом глядел на дверь, будто ждал что она вот-вот распахнется и ему придется вступить в борьбу.
— Еже там? — прошептал он глупо моргая.
На стрельцов у костра на дворе кто-то напал — Истома это понял, только кто? Что бы то ни было сердце его заколотилось.
— Сведай!
Стрельцы отбросили Истому, схватили мушкеты, стоявшие в углу, но один крикнул другому, видимо младшему, чтобы тот оставался с казаком и тотчас стремительно выскочил. Дверь за ним захлопнулась. Выстрелы еще звучали, потом остались только стоны, а вскоре утихли и они.
Всех ли гревшихся у костра стрельцов перебили или они просто разбежались, растащив по окрестностям этот загадочный бой? Но если Истоме почти нечего было терять при любом раскладе, то остающимся с ним в избе казаку и стрельцу было не до спокойных раздумий. Схватив один мушкет, а второй пищаль, оба целились в дверь, напряженно вслушиваясь. За стенами завывал только ветер и уже никто не стонал. Лежавший между ними Истома даже как будто почувствовал их напряжение и страх. Кандалы на руках и ногах его стягивала цепь, так что он не мог поднять руки выше живота, не задрав ног. Колено коснулось чего-то. Истома покосился и увидел тавро, еще пышущее жаром.
Прошло несколько минут. Молодой стрелец сдался первым — он дернулся, будто отмирая и неловко вскочил на ноги.
— А ну стой! — рявкнул на него казак.
— Не век же высиживать!
— Дурак! Они токмо тово и ждут. Сядь, остолбень! Сегда ворвутся.
Разумно, подумал Истома, приподнявшись на локте и безмятежно наблюдая, словно утомленный отдыхающий на пляже.