Текли секунды. Взгляды и стволы орудий его охранников были прикованы к двери. Окон в избушке не было — стало быть ворвутся, надежда на то, что стрельцы просто разбежались таяла с каждой минутой. Видимо, стрелец с казаком это понимали. Истома покосился на стрельца, из-под мурмолки и промокших вихров, по виску его стекала струйка пота. Взгляд недвижим, дыхание частое. В этот момент дверь с грохотом отлетела. В проеме возникла окровавленная фигура — еще живой. Выстрелы грянули почти одновременно и прежде чем крупный стрелец рухнул в избу, оба стрелявших поняли, что добили своего же. Зарядить не успеют — да и бестолку.
За мертвым стрельцом в дверях появились Щегол и Каин, оба страшные, с пистолем в каждой руке. Пуля от выстрела Каина угодила молодому стрельцу прямо в глаз, а опытный казачишка увернулся от выстрела за чуркой. Щегол подался было за жертвой, но вскрик заставил обернуться — из живота Каина торчал кончик палаша. Каин хрипел, изо рта сгустками выходила черная кровь, позади него пошатывался стрелец. Щегол бросился во тьму на недобитого врага.
Ловкий казачишка тем временем выхватил палаш, но Истома ударом обеих ног выбил его, и тот со звоном заскакал по избе, улетев куда-то в угол. Казак потерял равновесие, и Истома ткнул его под подбородок еще горячим тавром. Казак зарычал и бросился на него — сев на ноги, выбил тавро, стал душить. Из-за цепи, Истома никак не мог поднять руки, чтобы отбиться. В глазах померкло, в голове монотонно нарастал какой-то гул. Нащупав рукой плоть — видимо ляшку, он вцепился в нее из последних сил, но казак, поняв, что скорее надо уже кончать, тоже видимо из последних сил стиснул Истоме шею. Истома скалился, стараясь прижимать подбородок к груди, напрягал все мышцы, извивался, пытаясь спихнуть врага со своих ног, но силы его таяли.
Он попытался было позвать Щегла, но не мог раскрыть рта. Сначала надо умереть самому — всплыл обрывок последней мысли и в тот же миг оковы спали, на израненную шею потекло что-то горячее и на секунду Истома подумал даже, что это и есть она — смерть, но в легкие с тяжелым хрипом ворвался воздух, горло вспыхнуло болью. В ярком свете горнила, Истома увидел, как Щегол ножом перерезает горло казаку — прямо под клеймом, которое он успел ему поставить.
Когда через пять минут Щегол вернулся со двора, куда ходил добивать раненых, Истома сидел, прислонившись к горячей печи, и прислушивался к собственному свистящему дыханию. Щегол был хмур — брови сдвинуты к переносице, лицо и казацкий кафтан обильно забрызганы кровью. Он держал в руке молот и зубило.
— Руки, брат.
Истома послушно уложил руки на чурку, Щегол сильными ударами сбил заклепки с оков, тоже проделал с манжетами на ногах. Сбросив с себя ненавистную цепь с кандалами, Истома поднялся во весь рост, прямым проницательным взглядом посмотрел в лицо своему верному бойцу.
— Прости, брат, еже поздно сымались. — Сказал Щегол.
Истома положил руку ему на плечо и рывком притянув к себе молча обнял. Щегол тоже крепко обнял его.
— Надобе уходить, брат. В пяти верстах выше к отоку пост, большо могли услыхать стрельбу.
Истома кивнул и первым направился к выходу, но уперся взглядом в труп Каина.
Щегол тоже остановился, в лице его отразилась боль.
— Жаль Каина. — Сказал он и шмыгнул носом.
Истома присел на одно колено, и ладонью закрыл глаза мертвецу.
— Спи спокойно, брат.
— Пущай на том свете тебе льются меды да присно девы нагие ублажают, — добавил Щегол, чуть не плача, — яко внегда ты любил, брат.
Истома поднялся и оба разбойника растворились во мгле, оставив за собою только трупы, да потрескивающие в зимней тишине печные угольки.
Глава 40
В погожий весенний день Филипп стоял на холме, с которого открывался вид на залитую солнцем долину, наблюдая за началом посевных работ. Он распорядился разместить дополнительную охрану и дозорных в том числе за рекой. Крошечные люди муравьиным множеством распространились от реки до гор, заняв почти треть поля, и где-то там были среди них Аким и Серапион, он слышал их усиленные горным эхом деловитые голоса.
Позади на деревянном дорожном настиле, ведущем из Храма Солнца раздался топот копыт и грохот — из-под сосновых крон вылетела повозка. Завадский с высоты узнал Мартемьяна Захаровича, пестро разодетого как попугай, который сам правил парой лошадей. С ним был какой-то тощий парень. Десяток конных рындарей едва поспевали за ними.
Филипп спустился, обнялся со старым другом.
— Яко наказывал, братец, свез тебе со всего уезду гожих замочников, кузнецов да древоделов, покамест во граде дожидаючи.