Мрачные мысли развеял Комар Львович, прискакавший с десятком своих людей.
Зная требование Завадского получать важные известия в первую очередь, Комар сходу, не слезая с лошади сообщил:
— Годе, брат Филипп, полтретья дни явился от Юншэня вестовой. Сказывает, согласен его хозяин взять еще три тонны товару через две и боле седмицы в отайном месте.
Ценная новость, которую он ждал целый месяц, как это часто бывает, оказалась слегка подпорченной.
— Три тонны?
— Сице и еже. — Кивнул Комар.
— Зови Савку с Антоном. Придется сделать крюк, — повернулся Филипп Даниле, — да быстрее собирайтесь.
— Живо! Живее! — размножилась его команда десятком командирских глоток.
Через час, нагруженный товаром обоз из пятидесяти подвод отправился по дороге к Байкалу. Воеводе Филипп сказал, что едет в Шергинск, Аким же со своими людьми пустил среди местных слух, что их путь лежит в Гильберский острог.
Глава 42
В утренний час первого предморозного дня с гиканьем и свистом выскочил конный казацкий отряд на дорогу со стороны Верхнеудинска. Распугав стайки свиристелей, пировавших рябиновыми ягодами, разорвал свинцовую дымку, ворвался на приострожную слободу, вихрями закружил, дожидаясь нерасторопных стрельцов, сопровождавших возки с пушками.
Испуганные жители попрятались в избах, притаились птицы и звери, и когда все войско собралось в гнетущей тиши, из рядов к дозорной башне с часовенным крестом вышел статный бородач с алебардой.
— Отворяй! — зычно громыхнул он, так что заколыхались знамена.
— Кто такие? — неуверенно вопросил из-под навеса караульный десятник.
— Розыскной отряд приказчика Голохватова!
Этого было достаточно, ворота отворили и заранее поделенные на боевые команды служилые ворвались в острог. Каждый знал куда ему ехать — две команды сразу же «осадили» двухэтажный амбар за церковью.
Нагло, без запроса, взломали они топорами и молотами тяжелые двери. Туда уже подъезжал коротышка Рогаткин с десятком своих личных охранников. Злое солнце за его спиной высветило абсолютно пустое пространство амбара, на земляном полу валялся только темно-зеленый штоф да старое пыльное седло примостилось в углу.
У стены слева от Рогаткина тенью возник сонный воевода в накинутой на плечи соболиной шубе.
— Перпетуй Ибрагимович! — воскликнул он, гася страх искусственной бравурностью. — Ты еже с утра всех напужал, быдто татарва?! От твоего шурмования у бабы дьяка Наумова младенец прежде сроку на свет божий вышел!
— Иде черт званый Филиппкой?! — крикнул на него Рогаткин и от гнева прямо сидя на лошади даже задергал короткими ногами.
— Купец? — воевода задрал свою нечесаную бороду.
— Якой он тебе купец! Тать, смерд да раскольщик! Паскуда!
— Да убо грамота при нем от разрядного воеводы, Перпетуй Иб…
— Кропаное поделие!
— Да яко же, Ибрагимыч, самолично видывал, — осторожно возразил воевода, — аз писание Михал Игнатьича ведаю — онамо его, убо сам разумеешь — прелестничать еже бы стал?
Рогаткин выхватил палаш, воевода тотчас едва не опрокинулся со страху, лицо его стало белее снега, однако коротышка повертел кругом головой и в ярости рассек пополам толстенную коновязь. Невеликий рост позволил ему это сделать, почти не наклоняясь с лошади.
— Ты мне будешь сказывать! — заорал он. — Хоть три крюка! Идеж сый чужеяд паскудник?!
— Убо два дни с обозом ушед дорогой на Шергинский острог. — Слегка запинаясь доложил воевода.
Не успел Рогаткин подумать над сказанным, как его верные люди приволокли какого-то дьячка и мужика, и их швырнули к ногам пятидесятника.
— Во-то, Перпетуй Ибрагимович, испроси у них. — Доложил один из подчиненных, оглаживая ус. — Сый черти вразно, а толкуют дивно едино.
— Сказывайте, — скособочился к ним плечом Рогаткин.
— Да я уж говорил, барин, плюсковали ево люди, дескать едучи в Гильберский острог, — произнес дьячок, жуя со страху бороду.
— Истинно так, господин, — подтвердил мужик, служивший казенным конюхом, — еже Гильберовский острог о сем толковали промеж собою рынды ево! Самолично на конюшне слыхал! Вот те крест!
Сидевший на коленях конюх ткнулся лбом в грязь.
Воевода запротестовал было, закричал на «чертей» конюха и дьяка, но Рогаткин к его удивлению на взорвался.
— Угомонись, — махнул он на него и повернулся к своему верному помощнику — статному бородачу громогласному Весьегонову, — вот же, собака, хитрый черт.