Сам острог имел трапециевидную форму с мощными дозорными башнями по углам и на воротах, внутренние мосты для сообщения между ними и отстрела в случае осады.
Место было, конечно надежное, но Филипп не собирался тут задерживаться. Он направился прямиком к воеводским хоромам и издали еще обратил внимание на какую-то старуху, стоявшую на коленях перед главным крыльцом, на которое как раз вышли двое крепких казаков, схватили ее и поволокли к острожным воротам, на полпути крикнули караульным и грубо бросили старуху в снег. Старуха все это время выла и осеняла себя крестом.
Филипп заметил, что редкие встречные из числа простых солдат и дворни стараются на них не глядеть, а если взгляды и бросали, то холодные, враждебные.
На пути к хоромам, Антон толкнул Филиппа локтем и молча показал направо — там, у северной стены размещалась двойная виселица с полноценным эшафотом. Судя по свежетесанным брусьям, построенная совсем недавно.
Часовой при входе заученно спросил кто они и по какой надобности явились. Фигура, подписанная Енисейским воеводой, не произвела на него никакого впечатления, он вертел ее в грязных руках, разглядывая тупыми коровьими глазами, хотя Филипп предположил, что он вероятно не умеет читать.
В этот момент большая кованная дверь отворилась, из нее вышел златовласый человек с белесыми усами в чистом малиновом кафтане и синих шелковых штанах в горошек и Филипп, наконец-то, убедился, что попал на свою территорию.
Человек вырвал из рук казака бумагу, пробежал по ней умными глазами и тотчас поклонился до земли.
— Доброго здравия, Филипп Андреевич! — величественно произнес он вместе с поклоном и выпрямившись лихо дал по шапке часовому, так что она улетела далеко в снег. — Кланяйся, пес! Первый гость из Енисейска прибыл!
Часовой нехотя поклонился.
Филипп смутился от такого приветствия.
Между тем человек, который оказался старшим лакеем Степаном повел их в хоромы, извиняясь на ходу:
— Прости, Филипп Андреевич, ежели б дозде известили о приезде, наздали бы тебе паче великий прием. — Степан раскрыл дверь, пропуская Филиппа с братьями в большую богатую комору с изразцовой печью, иконами на крашеных стенах и медвежьими шкурами на полу. — Абие покамест обавлю Тимофею Борисовичу.
Через минуту явился приказчик Итанцинского острога вместе с дьяком и двумя лакеями.
Это был крепкий человек в соболиной шубе нараспашку с рубленым жестоким лицом и черными висячими усами. На выпуклой груди у него покоился вершковый золотой крест на кожаном гайтане, а на каждом пальце блистал перстень. Филипп обратил внимание, что костяшки на кулаках у него были разбиты, как у боксера.
— А-а-а! — радостно закричал он во весь голос, будто увидал перед собой старого доброго друга, хотя никогда не видел Филиппа прежде. — Во-то гость великий почтил наше захолустье! Здравствуй, дорогой Филипп, рад видеть, аз коло зело многаждо наслышан! Яко поживаючи Михаил Игнатьевич да Мартемьян Захарович?
— Здравствуй. Хорошо. — Спокойно ответил Филипп, по привычке буровя нового знакомого изучающим взглядом. Пока он только понял, что приказчик пытается за нарочитой веселостью скрыть настороженность, вызванную его внезапным визитом.
— Степка! — тем временем гаркнул приказчик.
Перед ним явился тот самый златовласый лакей.
— А ну, черт, живо распорядись накрыть столы, да чтобы всего самого лучшего для первого гостя, и отправь банщиков баню растопить да за девками пошли! Ну-ка, пошел вон!
Степан поклонился и убежал.
— Прости уж, Филипп, — с фальшивой скромностью поглядел приказчик на Завадского, — кольми знали бы заранее еже прибудешь, потрудились бы тебе устроить царский прием.
— Брось, Тимофей, я здесь по делу.
Приказчик понимающе кивнул.
— Чем же обязаны, братец?
— Мне надо встретиться с местными тунгусами.
— Поводырь надобен?
— Он самый.
Приказчик деловито кивнул.
— На зимовке зде стоят недалече. Ну-ка, Бурехвост? — приказчик оборотился к стоявшему тут же дьяку в мышином кафтане.
— Калугар странь с десяток верст на севере. — Ответил дьяк.
— Сыщи поскорее добрым людям надежного поводыря.
Дьяк величественно кивнул и ушел.
— Совсем оборзели, дикари блекотящие! — тотчас засмеялся приказчик. — Прежде драли с них ясак, прочего добра, да аманатов имали, а топерва не таясь к черту посылают.
— Тебе мало того что я плачу? — спросил Завадский.
— Нет, брат Филипп, аз зело доволен. — Криво ухмыльнулся приказчик. — Прости, ежели худое сказал. Кстае, — поднял он взгляд, — слыхал большая братися была с твоими тунгусами на юге.