Филипп задумался. Чудовищная догадка только что осенила его и к своему великому сожалению, он оказался прав.
Трехсотенный отряд Рогаткина и Голохватова только что подошел к Итанцинскому острогу.
Глава 50
Отряд заполнил весь левый берег перед мостом через Селенгу. Правая рука Рогаткина — громогласный великан Весьегонов выехал на мост вместе со своими рындами.
— Отворяй ворота́! — громыхнул он, так что с веток ближайших деревьев попадал снег.
— Вы кто такие будетя? — раздалось сверху.
— Розыскной отряд приказчика Голохватова!
Этой фразы обычно бывало достаточно, чтобы ворота любого острога в Енисейском разряде открывались сию же минуту, но теперь возникла какая-то странная пауза — на башне тихо переговаривались и даже посмеивались, что не понравилось стоявшему во тьме Рогаткину.
Наконец, минуты через две с башни вальяжно раздалось:
— Таких не ведаем! Ступайте по добру!
Рогаткин переглянулся с Голохватовым, и выскочил из тьмы на своем крепком конике.
— Я те дам, сучий потрох, не ведаем! А ну отворяй, скотина!
На башне раздался смех.
— Гляди-ка, братцы, якая вша скачет!
Рогаткин решительно не понимал, что происходит. Караульные не могут так дерзко общаться с пятидесятником, тем более из наемного отряда самого Строганова — хозяина Урала и Сибири, о чем известно должно быть тут каждой собаке.
Тем временем укрытый во тьме Голохватов подал голос.
— Кто среди вас старший?
— А нет у нас боло старших.
— Яко-то нет, идеже приказчик ваш Шеховцов?
— Приказал долго жить. — Ответили со смехом.
Рогаткин дернулся было по привычке к палашу, а Голохватов, который все уже понял, спросил елейно:
— Сице с кем же потолковать топерва мочно?
— Еже бо толковати? — раздалось уверенно сверху и по притихшему гулу и смешкам, Голохватов понял, что, наконец, услышал голос старшего.
— У вас в остроге должен ныне бысти Филипп Завадский, сый великий тать и разбойник, выдающий себя за Енисейского купца.
— Он вам надобен?
— Мы зде токмо по его душу.
— Не ведаем. Можа и есть такой человек, а можа и нету. — Ответили после паузы.
— Так сведай.
Голохватов улыбнулся во тьме.
— Да шибко не тяни, братец! — крикнул он. — Ежели выдашь сего разбойника с подельниками, мы абие уйдем, обаче станешь долго думати да наше терпение истняти, разговор совсем по-иному пойдет.
— Грозишь, возгря?! — крикнул кто-то.
— Почитай, мудрый совет даю.
Костер тонкой огненной лентой взвился выше елей и ушел в небеса. Гласа земные и небесные слились в едином хоре. Он лежал поверженный, среди трупов в оранжевом комбинезоне и только сейчас понял, что уста мертвецов вокруг него, взывают неживыми голосами: Лан Хуи! Лан Хуи! Лан Хуи!
Костер уходящий в небо не сыплет искрами, и не лижет хмурый воздух, а угрожающе мерно гудит — он замечает, что огонь не багрян, а бел как прибрежная пена и по нему спускается на землю огненный шар.
— Лан Хуи! Лан Хуи! — громче кричат вокруг него убиенные.
Почему же безмолвствует он? Почему жив еще страх в мертвом теле?
— Хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный! Прилежно молю тя…
Он уловил движение — с большим трудом и болью запрокинул голову и одержимый шепот его участился:
— Ты мя днесь просвети, и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави, и на путь спасения…
— Лан Хуи! Лан Хуи!
Тебя все забыли, оставили на поле боя в плену парализованного тела. Исполнив чужую волю, ты не нужен даже себе.
Огненная фигура похожая на человека, только крупнее и выше ростом — около шести метров парит над полем. Взмахи ее крыльев мощно сотрясают воздух, движения так нечеловечески быстры, что становится страшно. Огненная фигура вдруг поворачивает к нему голову, замечает его — срывается, как хищник несется к нему. Он успевает закрыть глаза и ощутить убийственный жар.
Бесконечный свет уходит, оставляя его на деревянном жертвенном алтаре. Кругом снова ели и ложная жизнь в безвластии над собственным телом. Из огненного шара вышли двенадцать больших ярких птиц и закружились вокруг него в причудливом танце. Вместо музыки диковинный хор, птицы пляшут, красиво и слаженно переставляя крепкие ноги и чудится ему желанный отголосок жизни — девичий смех.
Первая птица обернулась вдруг девушкой, затем вторая и вскоре уже не двенадцать птиц, а двенадцать девушек кружат вокруг алтаря. Перед глазами мелькают стройные обнаженные ноги, животы, манящие линии бедер. Они азиатки, их лица смуглы и соблазнительны — той притягательной юностью, когда не требуется больших ухищрений, чтобы пробуждать огонь. Их тела полны энергии, и он чувствует — о, чудо, движение жизни.