Мадам повернулась, чтобы уйти к себе, но тут же остановилась.
— Тот красивый английский лорд оставил записку.
Оливия встрепенулась. Она с трудом сосредоточилась на недовольном лице женщины. Молния осветила комнату слепящим синим светом, на какое-то время лишив Оливию способности видеть.
— Английский лорд? — повторила она. Ужасное предчувствие охватило ее. — Какой английский лорд?
Раздался удар грома. С одежды Оливии на хозяйский кафельный пол капала вода, она стояла и ждала неизбежного.
Женщина вдруг заулыбалась по-молодому.
— Нуда, тот самый симпатичный молодой человек, который помог уехать мадам Боттомли с дочерьми. Он сказал, чтобы вы ждали здесь, он приедет за вами.
Только один красивый англичанин из тех, кого знала Оливия, еще оставался в Брюсселе.
Все встало на свои места. Не интересуясь больше мадам Сюир, Оливия торопливо схватила сумку и картонку, взглянула на окно — дождь лил и лил. Удары грома сменялись приглушенным ворчанием, ветки деревьев неистово полоскались на ветру. Низкое небо разорвала молния.
Выйти было невозможно. Она колебалась. Но выбора не было. Мадам уже удалилась на кухню, и не было никого, к кому она могла бы обратиться за помощью. А те, кому нужна была ее помощь, оставались на улицах, беспомощно лежали под проливным дождем. Ей надо вернуться к ним.
Она едва успела подхватить вещи и направиться к выходу, как дверь открылась. Прежде чем Оливия смогла осознать, что произошло, вошел Джервейс.
С него капала вода, зонт сильным порывом ветра был вывернут наружу. Даже при этом он выглядел собранным, только волосы блестели от дождя. И он улыбался.
Оливии была ненавистна эта улыбка — наверное, лишь она одна знала, что за ней кроется.
— Прекрасно, — с довольным видом сказал он, закрывая за собой дверь и прислоняя зонт к стене. — Вы меня ждете.
Эти слова вселили в Оливию ужас.
— Ничего подобного. Я возвращаюсь в госпиталь.
Джервейс бросил многозначительный взгляд на окно.
— В такой ливень? Не думаю.
— Если придется, хоть в огонь Армагеддона. Уйдите с дороги, Джервейс.
Но он подошел ближе, так близко, что Оливия ощутила запах его табака и одеколона. От этого запаха к горлу подступила тошнота.
Ей следовало знать. В тот миг, когда она узнала его, ей следовало ожидать этого. Ей надо было бежать.
Он позволил себе обшарить глазами вырез ее платья.
— Вы еще носите его, Ливви?
Только бы удержаться и не приложить руку к груди, туда, где под платьем был спрятан медальон. Он улыбнулся:
— Неужели помогает?
Паника охватила ее, захотелось бежать. «Господи, пусть он не узнает».
— Это все, что я могу сделать, — прошептала она.
Он кивнул.
— Он был прелестным ребенком. Какая жалость, что вы не смогли защитить его.
Еще одна хорошо завуалированная угроза. Намек на то, что он сделал. Что он при необходимости сделал бы снова.
— Еще одна черточка, которая мне в вас нравится, — сказал он так, что легко было обмануться и поверить его искренности. — В вас очень силен защитный инстинкт. Я мог бы помочь, вы знаете. Вам не кажется, что сейчас такой случай?
Подойдя, он провел пальцем по ее щеке.
— Вы такая смелая, Ливви, — сказал он, и его голос был мягким и доверительным. — Должен признаться, я впечатлен. Упасть так низко, стать компаньонкой одной из самых отвратительных женщин, которых я когда-либо имел несчастье повстречать в своей жизни. — Он сверкнул озорной улыбкой. — Она была aux anges[3], когда я наткнулся на нее в Королевском парке. Когда я предложил ей помочь бежать из города, она исполнилась такой благодарности, что ей и в голову не пришло поинтересоваться, почему я не смог включить вас в число отъезжающих.
Оливия задрожала — его последние слова привели ее в ярость, — непроизвольно сделала шаг назад.
— Моя сумочка у вас?
— Только потому, что я понял: при наличии денег у вас может появиться искушение принять неправильное решение. Я ваша единственная надежда, Ливви. На этот раз все будет иначе, чем прежде, когда вы потеряли место, потому что вас разоблачили. На этот раз вы в сотнях миль от дома и не можете вернуться туда. А если бы вернулись, никто не протянул бы вам руку помощи, тем более ваша семья. Что же до ваших друзей здесь, их не останется, когда они узнают, кто вы на самом деле.
Она знала, что он хочет увидеть, как она будет рыдать. Умолять его. Она молчала.
— Ливви, вы знаете, что я люблю вас, — сказал он, снова шагнув ближе. — Разве иногда не лучше просто уступить?
У нее гулко стучало сердце — он должен был слышать это.
— Только не вам. Вам — никогда. А теперь уйдите с дороги, или я собью вас с ног.