Люциус поднялся, поморщившись, но лишь затем, чтобы дотянуться до палочки.
— Как скоро ты сможешь собраться?
— Быстро... Что? Куда мы можем направиться?
— Ко мне, например.
Произнесено это было с такой спокойной улыбкой и таким джентльменским тоном, словно недавней отвратительной сцены не было. Будто он даже хотел извиниться за поведение сына.
— Но там ведь все наверняка разорено!
— Поможешь мне навести уют.
Она колебалась: внезапный порыв казался странным, но заманчивым, как и приглашение. Он повторил, не отпуская руки:
— Обещаю не устраивать никаких светских приемов. Будем вдвоем, только я и ты.
— Я не из-за них волнуюсь.
— Да? А Нарцисса их ненавидела.
Он вздохнул.
— Это безумство.
— Не оправдывайся, — прошептал вдруг он горячо, сев совсем рядом и обнимая ее. — Не оправдывайся перед моим сыном. Перед собой. Просто сделай то, что хочется.
Надо сказать, что если Драко казался сухим и педантичным, у его отца был и размах, и обаяние авантюриста. Но Гермиона не была бы собой, если бы с легкостью и не думая бросила всё. Мгновения, казалось, тянулись вечность.
— Сомнительный совет от того, кто поступал так всю жизнь, а потом чуть не окончил дни в тюрьме, мистер Малфой, не обижайтесь, — медленно и с трудом проговорила она.
Он улыбнулся грустно, но все же смотрел с надеждой.
— Я бежал за несбыточным. За призраком великого будущего. И я был наказан.
Малфой-Мэнор выглядел запустелым, но ничуть не мрачным. Даже в синеве наступающей ночи казался светлым и невысоким. Внизу все было в хаосе: очевидно, с тех пор, как особняк покидали в спешке и с тех пор, как тут учинили разгром пожиратели, никто не менял здесь ничего. На первом этаже и на лестнице вещи были раскиданы и стоял затхлый запах пыли, но наверху их ждала запертая и совершенно нетронутая спальня и ванная, с высоким сводом, вся в зеркалах, такая, что их парижский коттедж казался в сравнении с Мэнором деревенским домом. Именно там, на широкой постели Люциуса Малфоя, она и провела эту и еще много последующих ночей.
Она избегала касаться спальни Нарциссы из уважения перед умершей; а потом две спальни соединили в одну, и неловкость ушла.
Восстанавливать все разрушенное — от особняка до социальных связей её мужа — пришлось долго, и еще долгое время у них было как в достопамятной "Норе" Уизли. Магическая аристократия никуда не делась с падением Волдеморта, и поскольку наиболее одиозные ее представители (к примеру, семейство Лестрейнджей) погибли, на плаву осталась наиболее спокойная и терпимая ее часть — и Люциуса, пусть и запятнавшего себя дружбой с темным магом и долгим пребыванием в Азкабане, но все же принадлежащего к этой самой аристократии по праву рождения, приняли охотно, лишь слегка погрозив пальцем. Ему даже удалось снова договориться о месте в Министерстве Магии для Гермионы — а уж продвинуться по службе дальше с ее способностями сложности не составляло. Конечно, сложности были, и близость с бывшим пожирателем смерти многие не смогли ни понять, ни простить. Но ей было чем заняться помимо мыслей о том, что подумают другие.
А больше всего она полюбила возвращаться со службы домой в их величественный особняк, хотя ее внимательный взор всегда находил, что еще исправить, и временами ей казалось что Рон был прав, она — никудышная хозяйка, и во всем, к чему она прикладывает руку, хаоса становится только больше... Люциус прижимал ее к себе, целуя и убеждая, что все прекрасно, и вечер переходил в не менее горячую ночь на постели или на диване в гостиной.