То, что проблемы глубже, чем ему показалось сперва, Драко понял и осознал довольно быстро. Пока Герми принимала душ, завтракала и переодевалась, он сидел с ним наверху в его спальне, с тревогой ожидая, когда же он очнется. Сон, некрепкий и прерывистый, постепенно сменился полуосознанным взглядом. Он взял его за руку, сказал что-то ободряющее, но Люциус выдернул ее. Он отвернулся, будто прячась, отодвинулся от него, невзирая на уговоры — и даже не узнавал сына. Не слышалось ни единого внятного слова, кроме «Нет, нет!», отчаянного и скулящего. Глаза у него слезились, он отворачивался от света и тихо стонал от боли, и руки сына не удержали его на месте, он хотел, видимо, вскочить и спрятаться куда-то в угол, забился в узкую щель с левой стороны от постели, где стояла тумбочка и шкаф, и закрыл голову руками. Уговоры подняться не помогали: удержать на месте его можно было силой.
И он не узнавал его.
Драко не был даже уверен, что тот помнит человеческую речь, кроме этого отчаянного и умоляющего «Нет, нет!», единственного, что он, видимо, помнил. И осознать это было страшно.
Свет, кажется, особенно пугал его отца, потому что он загораживался руками и отворачивался от него. Он прекратил крик и успокоился хоть немного только после того, как шторы были опущены вновь и закрывали путь лучам света плотно — по крайней мере, затих, тяжело дыша. Неужели его не выводили гулять и держали все это время взаперти и в полной темноте?
По лестнице раздавался звук шагов — Гермиона, услышав крики, поднялась к нему.
— Видишь?
— Теперь я понимаю.
— Я даже и не решилась отвести его в душ или мыть его сама.
— Но это же ужасно!
Она кивнула. Ей хотелось рассказать, что он к тому же почти не ходит сам и вряд ли вспомнит, как обычно люди принимают ванную, ходят в туалет или едят с помощью ложки, ножа и вилки, но она благоразумно умолчала об этом: разговоры о чести семьи и недопустимости скрывать возвращения отца из тюрьмы успели надоесть, и без того становилось ясно, что Драко не отступится.
А он, как ни странно, дрогнул:
— Герми… Я только хочу сказать — если будет слишком тяжело, и мы все не сможем справляться с ним… И вылечить… То я подыщу тихий пансионат или приют.
— Просто давай начнем, а там будет видно, — произнесла она с тем реалистическим оптимизмом, который вдруг овладел ею в противовес ответному шагу Драко назад. — Он тебя не узнал?
— Нет. Только выл и кричал. И плакал. Он говорил тебе что-то? Связное, я имею в виду?
— Нет, Драко. Но, может быть, и вспомнит. Но… Восемь лет в аду — едва ли это будет быстро.
Оба вздохнули.
Он развернулся и подошел к дальнему углу, завернув за кровать, чтобы попробовать уговорить его вернуться в кровать, но это удалось сделать только силой: почувствовав чужую крепкую хватку и увидев очертания фигуры, возвышавшейся над ним, Люциус замер и поддался быстро, но от вида этой покорности, привычной к побоям, было только лишний раз больно; в конце концов, разве Драко хотел запугивать его? Только уложить обратно и укрыть, чтобы эти ледяные руки наконец согрелись. Но далось это с трудом. Какая-то страшная, животная затравленность и желание скрыться и убежать от мучивших его сквозили во всем, и это тоже выглядело страшно.
— Может… — Гермиона запнулась, — Может быть, легкие удерживающие чары? Просто я боюсь, что едва мы выйдем, он снова забьется в угол.
— Или вовсе сбежит, — мрачно отозвался ее муж.
— Далеко ему не уйти, — грустно отозвалась она. — У него болят ноги. И он от слабости и стоять не может — не то что убежать куда-нибудь.
Но от этого, ясное дело, легче не стало.
Он скрепя сердце позволил ей наложить связывающие чары, и они вдвоем стояли над ним, осматривая затихшее существо, слабую тень того, кого помнили когда-то, подобие человека с бегающими бессмысленными глазами.
— Почему тут темно, кстати?
— Мне показалось, он боится света.
Гермиона зажгла слабый маленький светлячок Люмоса на кончике своей палочки, осветила это лицо с глубокими синими до черноты тенями округ глаз, с горькими складками у крыльев носа, и он простонал, пытаясь вырваться, даже не взглянув на тех, кто держал его.
— Акцио справочник всех диагностических заклинаний при болезнях.
Она всмотрелась в эти светло-серые глаза, произнесла сложное заклинание и оторвалась со вздохом.
— Что с ним?
— Он не ослеп совсем, конечно… Но он нас не видит. Даже не фокусирует взгляд ни на чем, кроме света. И свет у него действительно вызывает боль и резь в глазах. Может быть, он, конечно, привыкнет постепенно и начнет различать нас, но пока…
— Значит, остается только голос.
Но правда была в том, что Люциус не реагировал и на него. Никакие спокойные и убедительные уговоры, никакие попытки разговаривать… Драко думал про себя, что нет худа без добра — в конце концов, будь отец в себе, ему пришлось бы отвечать на множество неудобных и болезненных вопросов, а сейчас, когда он так тяжело болен, любых претензий или угроз в его стороны можно было избежать.
Супруги тщетно пытались уговорить его вспомнить их и сказать хоть что-то — но он их не понимал и, наверное, даже не видел.
Он до сих пор оставался в Азкабане, в мире своих иллюзий и страшной памяти прошлого, там, где любая тень над тобой — дементор или надсмотрщик, а темнота и сон — блаженное спасение от всего.