Все тело и вся кожа казались нездорово-серыми, и грязь отмывалась с них, делая воду тоже серой и мутной. Гермиона вздрогнула, едва представив, что в тюрьме его, может, не водили мыться вообще ни разу. Под этим слоем чистый оттенок кожи оказался бледным, слоновой кости, чуть порозовевшим от тщательных движений мочалкой. Сильно противно не было, и хотя до этого ей казалось, что она после этого действа непременно выкинет и губку, и мочалку, и даже, может, сам шампунь — все только из отвращения к Люциусу Малфою и к тому, что ей пришлось его касаться; думала, что будет проклинать мужа, его дурацкую гордость, мнимый страх того, что о плачевном состоянии его отца узнают все… Но, к своему удивлению, вовсе этого не почувствовала. Вместо этого была жалость, может, даже и ужас перед падением человека — а отвращения не было. Быть может, потому, что он выглядел совершенно беспомощным и слабым, цеплялся за бортики ванной, будто боялся утонуть, иногда распахивал глаза с ужасом, вскрикивал, но сил у него было словно тут же снова забывался и падал в небытие, давая, наконец, спокойно к себе прикоснуться. После купания, обтертый и плотно укутанный в махровое полотенце и покрывало, он уснул быстро и, кажется, достаточно крепко, так что она могла наконец позволить себе выйти и выпить чаю.
Внизу ее застал Драко, вернувшийся с работы в этот день раньше.
— Как он?
— Пока сложно сказать.
— Поднимемся к нему? Он в состоянии говорить?
— Пока что, думаю, нет. Он спит.
— А до того? Он ведь уснул не сразу? Вы успели поговорить?
— Я думаю, он не в состоянии. Если честно, то он был не в себе.
Судя по всему, Драко это ее откровение не слишком понравилось. Он был попросту испугал и захотел увериться во всем самостоятельно, а потому вскочил с места, готовый ворваться в спальню наверху и разбудить Люциуса, чтобы поговорить с ним лично.
— Нет, нет, постой!
Но невзирая на все выкрики «Не надо!», он уже тряс его за плечо, — но сон в конечном итоге оказался слишком крепким, и он никак не отзывался. Драко готов был дожидаться его пробуждения сколько угодно долго, но терпения у него было очевидно меньше, чем у жены, хотя он и волновался наверняка сильнее.