А вечером Малфой-старший назвал ее по имени.
" Гермиона Грейнджер".
Хриплое, безэмоциональное.
— Да, сэр. Я замужем за вашим сыном.
Он коротко улыбнулся — улыбка ей не понравилась — и тут же снова приготовился уснуть, но она растормошила его.
— Идёмте в ванную, сэр.
Он ничего не сказал, но сделал хотя бы попытку подняться и запротестовал против Левитакорпуса и смог пройти сам, вернее, держась за ее плечо. Судя по всему, лечебные чары все же подействовали, и это ее радовало: значит, он все же не стал сквибом, и природная магия помогала восстановиться.
Его отрешенность иногда пугала, иногда радовала, как сейчас — и все же помогать ему мыться сейчас, когда он, как выяснилось, вспомнил ее имя, было почему-то более неловко. Но руки его еще слишком плохо слушались, и все действия были слабые, неловкие и медленные, как у малолетнего ребенка, так что оставить его наедине в ванной точно не стоило.
Кажется, действия были все те же: стащить с него пропахшую потом сорочку и белье; он смотрел безучастно, но раздевать себя позволял. При виде воды вздрогнул снова, но быстро успокоился и откинулся на бортик так спокойно, как сделал бы это наедине с самим собой, прикрыл глаза. Взгляд из осмысленного сменился прежним безучастным. Кажется, ничего сложного в том, чтобы взять губку и взбить пену, не было, но, кажется, давно уже было бы пора хотя бы попытаться сделать это самому — но Люциус и не пытался.
— Попробуйте сами, — вложила она ему в руку истекающую пеной губку.
Та выпала у него из рук, отчего явственно захотелось его хлестнуть; Гермиона вдохнула поглубже и призвала себя не поддаваться нахлынувшему раздражению.
"Он здесь всего неделю, а ты уже требуешь полностью освоиться, все запомнить, и... Вспомни, каким он сюда приехал! — уговаривала она себя. — Тогда он походил на труп, теперь твоя основная проблема — пробиться сквозь этот панцирь молчания. Его всему приходится учить заново, и, что хуже всего, он совершенно не заинтересован..."
Она быстрыми движениями проходилась по спине, заставляя поворачиваться так, как нужно, — ему приходилось слушаться, если он не хотел быть обездвиженным: это она сразу дала ему понять, тогда еще, когда он протестовал против воды с криком и попытками вырваться. Иногда проходилось ими пользоваться — тогда, например, когда приходилось заставить его встать во весь рост, стоять ровно и долго он всё-таки не мог. Напоследок ополоснуть чистой водой из душа — и всё, можно было выходить.
Но в этот раз Люциус был иного мнения. Он опустился медленно назад, в мутную от пены воду, и лег снова. Было видно, что вода расслабляла его — может, он наконец вспомнил, как это бывало раньше. И ее протест совершенно не вписывался в эту идиллическую картину. Он повернулся, перехватил ее руку — несильно, влажная ладонь соскользнула быстро. Гермиона замерла. Сердце застучало. Вот оно, то, чего она боялась. Дальше он будет протестовать сильней, а в один прекрасный момент просто запустит в нее непростительным. Вот только проблемы от этого будут у них с Драко. Не у него. Какие вопросы могут быть к безумцу?
Но вместо этого Люциус вдруг нагнулся к ее ладони и коротко коснулся ее губами.
Слабое, еле заметное и мимолетное, касание это походило на удар тока, а не на скромную благодарность, какой являлось на самом деле
— Спасибо, — сказал он еле слышно.
Гермиона попыталась унять громко стучащее сердце.
— Пожалуйста, сэр.
А потом он снова погрузился в дремоту, и ей пришлось все-таки извлекать его из ванной, вытирать и переносить Левитакорпусом назад. Но это все, как казалось самой Герми, было куда легче, чем если бы он смог вдруг продолжить разговор.
— Он меня узнал, — объявила она Драко вечером.
— Вот как? Он возмущался?
— Нет... — запнулась она, но быстро нашлась. — Это был скорее мгновенный проблеск разума. Потом он снова не отвечал.
— Хорошо, — сказал Драко, но особого энтузиазма в голосе не проявилось.
— Может быть, он сможет сам себя обслуживать, но пока еще слишком слаб.
— Было бы неплохо.
Разговор сместился к другим темам.
А на следующее утро Гермиона поняла, что неестественно волнуется перед тем, как посетить спальню Малфоя-старшего. Утром следовали обычно завтрак и попытки сводить его в туалет, но теперь, когда Люциус начал приходить в себя и узнавать ее, все обрело оттенок какой-то редкой неловкости.
"По крайней мере, он не набросился на тебя, — сказала она себе. — Вперед. Может, он правда изменился? Может быть, он на самом деле благодарен за помощь?"
Это мало походило на прежнего заносчивого лорда Малфоя, да и потом, она не слишком верила в то, что люди могут меняться, но ведь и Драко когда-то презирал её.
— Доброе утро.
Драко обычно мычал и отворачивался, но Люциус словно ждал ее. Посмотрел из-под полуприкрытых век устало, словно не спал, а размышлял всю ночь, но не сказал ничего.
— Сможете подняться?
Он покачал головой. Походка была медленной, шаркающей, как у глубокого старика. Потом он ел. Единственными словами за это утро стало "Подержи мне кружку", — тоже просительное и еле слышное, но тоже взволновавшее ее, что она попыталась скрыть за обычным многословием.
— Утром мышцы растягиваются хуже всего. Может, вечером сможете встать без моей помощи или даже примете душ сами.