Гермиона, всю ночь дававшая кроветворное по капле, обкладывавшая выпавшую кишку примочками с зельями, поившая обезболивающим, медленно, как во сне садилась в изголовье или изножие кровати, снова поила его зельем, от которого боль ненадолго уходила, он смотрел куда-то сквозь неё и тихо шептал:
— Спасибо, Гермиона.
Часть 3
Время тянулось долго, невыносимо долго, изматывающе долго. Гермионе казалось, что кто-то поставил на паузу в фильме ужасов, и выхода не существовало из этого стоп-кадра, где был угасающий от потери крови и болевого шока Драко, она сама, и не было никакой возможности выбраться отсюда. Нельзя было даже покинуть заколдованный круг, слишком уж опасно было навлечь на себя гнев Пожирателей смерти или показаться на глаза егерям. Не сходить до ближайшей деревни в поисках съестного и лекарств, не отыскать врача, не получить известия от Рона и Гарри… Никаких возможностей. Гарри говорил, что первые несколько дней станут самым опасным временем для поимки, поскольку в том, что их будут искать и обойдутся в этот раз безжалостно и яростно, сомневаться было глупо. Гермиона была с ним согласна. Она уговаривала Драко терпеть, спрашивала, чего он хочет; если бы он еще хоть как-то отвечал — но он только бредил, и был в полусне, дышал тяжело и хрипло. Строго говоря, радоваться стоило и этому: она прекрасно помнила, как он умеет выводить ее из себя, и, надо думать, раз за разом наблюдать, как за ним ухаживает та, кого он так презирал, было бы слишком невыносимо для его самолюбия (так, по крайней мере, ей казалось). А сейчас можно было даже сказать, что заключение с ним вдвоем проходило мирно. Изредка сквозь горячку он просил пить, она подносила ему воды или легкого сонного отвара, он благодарил и забывался снова; иногда с трудом приподнимала и подтаскивала ему горшок, чтобы он мог помочиться.
Гермионе было страшно: страшно от вида бледного, измученного Драко, страшно от необходимости касаться его внутренностей, но страшнее всего было другое. Что если Гарри и Рон не одержат победу? Что если она будет сидеть здесь и ждать, неделю, месяц, год, вечность. Последние мысли вызвали её истерический смешок. Она, грязнокровка, останется в палатке вместе с мёртвым Малфоем. Какая ирония у судьбы! Долго нынешнее их существование продолжаться не могло потому хотя бы, что он отказывался есть — а она и не уговаривала особо, понимая, какими проблемами может обернуться попытка накормить его обычной пищей. Несмотря на все снотворные и обезболивающие из их скудного арсенала, заметно было, что каждое движение причиняет ему боль. Гермиона бросалась к нему, пыталась перевернуть, устроить поудобнее на животе или на боку, Драко сжимался, подтаскивая колени к животу, стонал сквозь зубы от спазмов, иногда пытался отмахнуться, но тут же вспоминал, видимо, кто его спас и чьими стараниями жив еще, и более не противился. Позволял делать с собой все, что угодно. Только один раз он просил его убить, но у девушки не хватило духа. Сейчас она сидела уронив голову в ладони и не знала, как ей быть. Что она могла со своими французскими курсами первой помощи? Ничего, абсолютно ничего.
Поэтому когда рухнули охранные чары и в палатке появился Люциус Малфой с глазами, горящими яростью, с уже явной сединой в длинных белокурых волосах, она уже совсем беспомощно прошептала:
— Ему колдомедик нужен, я не могу помочь.
Малфой-старший кинулся к сыну, оттолкнув ее, ладонями гладил лицо, тряс за плечи — тщетно. Драко не приходил в себя. Он задрал покрывало, рассматривая наложенные повязки и шрамы под заживляющей мазью, занес даже палочку, чтобы оказать помощь самому, но тут, видимо, понял, что сыну помогли и без него. Понял, что не знает, что здесь исправить — но и оставлять Драко здесь, естественно, не собирался. Он осмотрелся по сторонам, заметив только сейчас девчонку, вжавшуюся в кресло.
— Что с ним? Что ты сделала?
Гермиона поднялась и ответила ему до странного спокойно, хоть и немного сбивчиво — скорее по привычке, чем от страха.
— Вы и сами видели, как над ним измывались.
— Меня вышвырнули после того, как… Как… — Люциус хотел, видимо, произнести имя своего бывшего господина, но вовремя сумел замолчать. — Неважно. Расскажи подробно, что с ним делали. И как вы ухитрились вырваться и бежать?
— Они…
— Нет! — раздался протестующий хриплый возглас. Драко пришел в себя, и он, очевидно, был против того, чтобы Гермиона раскрывала подробности увиденного его отцу. — Молчи!
Это «Молчи!», брошенное ей, звучало капризным и неуместным приказом, но девушка подчинилась. Кто знает, отчего ее так волновало уязвленное самолюбие и растоптанная гордость Драко Малфоя? Врожденная деликатность? Жалость? Осознание того, что не обо всех вещах можно рассказать вслух? Она и сама толком сказать не могла.
— Хорошо. Каким-то образом на особняк напали авроры — или ополчение. Не знаю. Почти все выбежали из зала. Нам удалось справиться с теми, кто остался караулить нас. Вместе с собой мы решили забрать и вашего сына: он истекал кровью, а Тот-Кого-Нельзя-Называть не стал бы о нем заботиться. Драко ведь без нашей помощи было не выжить.
Люциус посмотрел на нее. Может, он и хотел произнести что-то гневное или саркастичное относительно их троицы или качества их лечения, но сдержался. Кивнул еле заметно:
— Ясно. Я забираю сына с собой.
— В Мэнор?! — выкрикнули одновременно Драко с Гермионой.
— Очевидно, что нет! — взъярился Люциус. — Туда, где ты будешь в безопасности и заботе большей, чем здесь.
— Но мама… Она узнает… Я не хочу… — Драко оттолкнул его руку так же, как и руки Гермионы — до этого.
— Она не увидит, — негромко и каким-то до крайности упавшим голосом пообещал Люциус. Лорд Малфой, увы, так и не смог набраться смелости и сказать, что Нарциссы нет в живых и что собственная сестра казнила ее как предательницу по приказу Волдеморта. Он и сам сбежал исключительно чудом, и до безумия радовался тому, что разыскал сына живым, а уж кто его вытащил, было делом десятым. Он ожидал увидеть страх, ненависть, злорадство над судьбой сына. Реальность оказалась другой, пугающей. Пока Люциус сам не пострадал, он даже не представлял, что такое сострадание, и теперь, как громом поражённый смотрел на девушку, скорее девочку, и видел усталого подростка, на плечи которого легла тяжесть войны. Какие-то зелья, примочки, простынь, разодранная на лоскуты для обтирания. Всё так примитивно — и от этого боль, разлитая в воздухе, чувствовалась ещё острее. Он поднял бредящего Драко на руки, брезгливо осмотрел палатку, посмотрел на Гермиону, и оправдывая себя тем, что Грейнджер может быть полезна, но точно не с жалостью бросил:
— Если хочешь жить и спастись, цепляйся за мой плащ.
— Но Рон и Гарри! Я обещала ждать их здесь вместе с Драко…
— Так свяжись с ними и объясни все.
— У нас нет связи. Я даже не знаю, когда они вернутся, — прошептала она беспомощно. и было видно по напряженному ее лицу, как она колебалась между необходимостью помочь Драко или друзьям.
— Я понимаю правильно: они просто оставили моего сына умирать в этой дыре, и тебя за компанию? Хороши друзья. И ты еще волнуешься за них?
— Я отправилась бы с ними, если бы не Драко!
— Так отправляйся, и черт с тобой!
О, Гермиона охотно сделала бы это, если бы представляла, где искать друзей. Оставить записку здесь? Но ее могут найти егеря, а там и сам Темный Лорд, и она только раскроет их. Остаться и ждать у моря погоды, уже без Драко? Глупо. Да и сам лорд Малфой уже успел пожалеть о сказанном в запале: в уме у него мелькнуло, что в отсутствие жены бесплатная сиделка очень и очень понадобится Драко, тем более, что сын не возражал против нее. Чужой человек мог раскрыть их, но девчонка была на их стороне, и по крайней мере с ней-то Люциус надеялся справиться легко. И она произнесла твердо:
— Нет. Я отправлюсь с вами. Но я хочу отыскать друзей.
— Учти, если ты при этом раскроешь мое убежище…
— Не волнуйтесь.