Пропасть между ней и Роном росла с каждым днём — нет, он не обижался ни на что, просто... Просто он находил себе другие занятия. Просто у него были другие интересы. Он не злился из-за времени, что она провела с Драко, более того, считал это единственным верным решением, — а потом вдруг сообщал ей, что хочет все-таки посвятить себя спорту, а не службе в Министерстве или Аврорате, и вечером отправляется на тренировку, и потому никакой встречи не получится, и пусть она его простит; однажды, прийдя на стадион во время какого-то дружеского матча, Гермиона увидела на ближних рядах Лаванду Браун. Та хлопала Рону и переживала за него так искренне даже в те моменты, когда, кажется, не о чем было и переживать, что Гермиона даже и ревности не испытала, скорее, грустное осознание того, кто сильнее и искреннее любит Рона и кто ближе ему.
Гермиона грустила — неосознанно для себя, конечно; но она не была бы самой собой, если бы голос разума не взял верх, найдя сотни и тысячи причин, по которым им все равно не удалось бы долго быть вместе. Близилась весна, выпускные экзамены и предаваться горю из-за несложившейся любви было некогда. Может быть, и не Любовь это вовсе была, а влюблённость вместе с нерастраченным материнским инстинктом? Первое чувство редко бывает навсегда — это она тоже помнила хорошо.
О Драко эти три месяца, пока он выздоравливал без неё, ничего не было слышно, и Малфои не подавали никаких поводов к разговору, будто исчезли вовсе. Мелькало что-то про Люциуса и его выступление в суде, но Гермиона не слишком интересовалась ими. Они забыли о ней, а она — о них. Оставалось какое-то смутное чувство незавершенности после всех их разговоров, но наивно было бы ожидать от надменного Малфоя-старшего привязанности и тысяч благодарностей. "Ты для них всего лишь сиделка-грязнокровка. Не более. Забудь. Что ты хотела? Чего ждала? Любви до гроба? Дружбы? Денег?" — говорила она себе, и все три варианта казались абсурдными. Надо думать, у опального семейства были заботы и помимо неё.
Он появился в Хогвартсе лишь в последний семестр, только ради того, чтобы поскорее сдать выпускной экзамен; принимать его не хотели, но преступником его так и не признали, и Минерве МакГонагалл пришлось согласиться с тем, что он имеет полное право завершить обучение.
Гермиона увидела его на общей паре по трансфигурации, и едва удержалась от того, чтобы восторженно воскликнуть "Ты здесь! Ты вернулся!" — даже и ее улыбка выглядела странно; на неё покосились с удивлением. Она подошла к нему, окидывая взглядом. Он оставался по обыкновению бледен, теперь как-то странно хромал, видимо, так и не оправившись до конца после совершенного с ним, и держался отстранённо. А при виде неё улыбнулся с нескрываемой теплотой, которая на его лице была такой же неожиданной, как неожиданный луч солнца среди дождя. Вообще не могла не броситься в глаза та пустота, которая образовалась вокруг бывшего слизеринского принца теперь. Слизеринцы, и без того превратившиеся в изгоев почти всем факультетом, винили его в их общей репутации факультета сторонников Тёмного Лорда, а просочившиеся слухи о наказании в главном зале Малфой-Мэнора добавляли смешков за спиной. Даже те, кто обычно всегда таскался за ним и был верен до последнего, теперь общался будто через силу. И Паркинсон, и Буллстроуд, и с десяток других девушек из чистокровных семейств разговаривали с ним со смесью жалости и брезгливости.