Не собираясь вскрываться полностью, я коротко ответил:
— Были, Юрий Иванович. Но это, как неожиданная сонная дрёма за рулём, когда задумаешься, и вдруг, раз, и уже спишь. А потом, раз, и проснулся.
— Ты фамилии называл. Они действительно оказались мерзавцами.
— Самое страшное, Юрий Иванович, что таких, как те, — миллионы. Испорченных западной пропагандой, тлетворным влиянием запада и запущенностью народного хозяйства, которое никак не напоминает доклады с трибун. А народ хочет знать, не только, сколько посеяно гречихи, но и где именно она растёт?
— Это ты Жванецкого цитируешь? Тот ещё… Юморист.
— А зря вы, так о нём. Надо прислушиваться к сатирикам. С этого смеётся народ! Пока смеётся, а как придёт время, просто переступит через враньё и попытается построить своё будущее, другое, без вранья.
— И что у него получится? — Скривив рот, спросил Дроздов.
— Обманут его. Толпу мышей за дудочкой уведёт любой музыкант. Главное — подобрать правильную мелодию.
Я налил ещё один стакан и отпил хороший глоток.
— Они тебя, что, не поили?
— У-у, — отрицательно ответил я.
— Вот паразиты! Я им всыплю.
— Всыпьте-всыпьте. А ещё они меня по голове ударили. А вы знаете, это у меня самое больное место.
— Шутишь, — это хорошо, — улыбнулся Дроздов. — А нам не до шуток. Республики вздыбились. Людей не хватает. Мы, ты знаешь, увеличили и внутренние войска и войска гэбэ, но не хватает… Шеварнадзе, — сука. Грузинскую партийную ячейку баламутит. Автономии просят.
— Сейчас пойдёт — поедет.
— Но почему, Миша!
— А вы не понимаете?
Я не стал ждать его ответа. Конечно он всё понимал, но ждал ответа от меня.
— Процесс запущен давно. Мы на финальной стадии. Поезд подъезжает к разрушенному мосту. Локомотив, вроде бы, уже начал тормозить, но те, кто его толкают сзади, допихают вагоны к пропасти. Вместе со всеми, кто в этом поезде едет. Тот, кто в курсе про мост, пытаются спрыгнуть и отбежать, например, как евреи, за кордон. Эти ребята кипешь чуют всем спинным мозгом, а не только попой. А самые продуманные заранее построили ветки, отстегнули свой вагон и ждут удобного момента, чтобы свернуть на другие рельсы, отталкивая от себя локомотив. Ибо может рвануть котёл.
Дроздов смотрел на меня и внимательно слушал. Я помню, как уже в «духтысячных» мы сидели у него в фонде, и я говорил ему те же самые слова, что говорю сейчас в 1989 году. Ему всегда нравилось моё образное мышление.
— Это ты видел? — Спросил он.
— Это я знаю, — сказал я. — И не спрашивайте откуда.
— Что ты ещё знаешь? — Спросил он.
— Фамилии, имена, явки, пароли? Так вы и сами их знаете, Юрий Иванович. Стоит только снова начать контрразведывательное прикрытие высших руководителей.
— Мы начали. Ещё в 1985-ом.
— Вот. И вы же сами сказали: международный… что там? Конгресс? Фонд? Имя им легион! Диссиденты!
— И что с ними делать⁈
— Вы меня спрашиваете⁈
Дроздов опустил голову.
— Я, почему-то, надеялся, что ты знаешь рецепт лекарства.
Мне вдруг стало страшно. До дрожи во всех мышцах. До холода в груди.
— Я не доктор, Юрий Иванович! Не на того учился.
— А на кого ты учился? — Спросил он. — И главное, для чего?
— На кого, вы и сами знаете… А для чего? Для того, чтобы спасти СССР.
— И как спасти СССР? Ты знаешь?
— Возможно, да. Кое что.
— Например?
— По-моему всех диссидентов надо отпустить, а то и выслать из Союза. И Сахарова с Боннер. И ни в коем случае никого не впускать обратно.
— Всех выслать? Миша, там много хороших учёных и многие из них секретоносители.
— Секретоносители? — Я усмехнулся. — От кого секреты? Вы же понимаете, Юрий Иванович, что никаких секретов уже нет. Сколько я передал их вам? И половина там наши секреты.
— Так это и евреев надо отпускать…
— Так и отпускайте. Причём без пенсии.
— Мы не можем. Люди работали.
— Оставьте их пенсию в Союзе в Сбербанке на депозите. Многое из них вернутся. Будут пользоваться. Квартиры пусть сдают государству.
— Много уедет. Это удар по престижу, но я с тобой согласен.
— Престиж, это когда у тебя экономика сильная, армия и когда ты не боишься потерять престиж. Если хотя бы одно из условий выполнено — тебя уважают. Экономика Америки на ладан дышит, а ей на всех начихать. Высшему классу на всех начихать. Кризис их не коснётся, а если коснётся, пройдёт рядом. Они сами и есть кризис. Перед кем мы боимся потерять престиж? Перед теми, кто нас никогда не уважал и не будет уважать? А только вставляет палки в колёса?
— Чем заняться хочешь? — Резко спросил Юрий Иванович, снижая градус беседы.