Твоя плавательная стратегия — с удовольствием признаю это — принесла плоды. Пока мы гребли и гребли, у нас не оставалось времени на пороки. Мы с братом никогда не пили и не баловались наркотиками, в отличие от Ситлалли, которая не в состоянии взаимодействовать с внешним миром, не приняв по крайней мере четыре порции виски. Имы действительно вытянулись, еще как. Я до метра восьмидесяти восьми, брат до метра девяноста. Ты гордо похлопывал нас по спине и приговаривал: «Добились мы своего». И мы, твои маленькие Франкенштейны, улыбались и смотрели на тебя сверху вниз. Образцовые спортсмены. Широкие спины, выпуклые бицепсы, объемистые трицепсы, мощные ноги. И примерные ученики, каждый — первый в своем классе. Не столько из прилежания, сколько из дикого страха.
Четверка означала розги. «Лучше колы носите, чем эти посредственные четверки!» — орал ты. Но за кол нам тоже доставалась взбучка. Ты насильно сделал нас первыми учениками. Мы могли без запинки назвать столицы всех стран. Умели извлекать квадратные корни в уме. Наизусть перечислять все элементы периодической таблицы с обозначениями. Помнили даты правления всех ацтекских тлатоани, вице-королей и президентов Мексики. Разбирались в философии, истории, географии. Ты обожал, когда твои друзья задавали нам каверзные вопросы, а мы отвечали без ошибок. «Столица Тайваня?» — «Тайбэй». «Когда был у власти Мануэль Пенья-и-Пенья?» — «Дважды временно занимал пост президента: с 16 сентября по 13 ноября 1847 года и с 8 января по 2 июня 1848 года». «В каком году Кант опубликовал „Критику чистого разума “?» — «Первое издание в 1781 году, второе, исправленное, в 1787-м». Мы были бездонными ларцами, полными разных сведений, цирковыми обезьянками, натасканными на потеху твоим друзьям. Эрудированными, прилежными, здоровыми подростками, которых, как ты считал, ждут великие дела, подвиги тела и духа. На самом деле ты сломал нам жизнь. Да, я стал успешным бизнесменом, но я не способен к человеческому общению. У меня нет жены, нет детей, нет друзей. А брат с сестрой — и вовсе сплошное разочарование. Сестра — хроническая алкоголичка, которой повезло подцепить приличного мужчину, терпящего ее запои и измены. А про Хосе Куаутемока и говорить нечего.
Лапчатый упал на спину, не издав ни звука. Младший брат окаменел от ужаса. Хосе Куаутемок навел револьвер на его лицо: «Медленно достань пистолет и брось на землю». Мальчонка-я-играю-в-киллера-но-ссусь-от-страха будто не слышал. Люди начали выглядывать из окон. Хосе Куаутемок понял, что действовать нужно быстро. Наверняка многие из «Самых Других» живут неподалеку и скоро заявятся по его душу с автоматами. «Бросай пушку». Пацаненок отмер, когда темный металлический цилиндр ока зался совсем близко от его глаз. Он поднес трясущуюся руку к поясу, вы пул пистолет, точнее, револьвер, медленно нагнулся и, стараясь не попасть в растекающуюся лужу крови, положил на брусчатку. Брат успел научить его, что оружие при падении может зазубриться, и не хватало еще, чтобы ствол выщербинами пошел. Хосе Куаутемок от такой аккуратности со стороны сопляка-киллера-ссусь-от-страха занервничал и чуть не устроил ему инвазивную лоботомию лобной доли мозга. Но немного успокоился, когда парень все-таки оставил ствол на земле и поднял руки. Он подобрал револьвер, забрал беретту Лапчатого и бросился к пикапу. Взвизгнул шинами. Вовремя смотался, потому что на районе действительно проживало несколько уродов из «Самых Других», которые, заслышав выстрел, вооружились и выбежали посмотреть, что происходит.
Все произошло так молниеносно, что убийцу никто не запомнил. Младший брат вообще ничего не отдуплял после того момента, как вышел к машине. «Переклинило провода», — сказал один из уродов. При убийстве малой будто бы и не присутствовал. Не видел, как в брата пальнули, не видел, как этот шкаф направил дуло ему самому прямо в рожу. Вообще ничегошеньки. Вернулся с луны только полчаса спустя, когда Лапчатого уже прикрыли простыней, а вокруг собралась целая уйма бандитов, дружно клявшихся отомстить и расчленить убийцу.
Хосе Куаутемок пролетел по улицам Акуньи, не замечая светофоров. На всех парах свернул на Санта-Эулалию и пропер до самых гор. Там съехал на грунтовку и через два километра поставил пикап под дубами. Заглушил двигатель. Руки у него дрожали. Убить Лапчатого, как оказалось, совсем не то же самое, что убить отца. Отца он сжег живьем, чтобы в этом пламени спалить свою ярость. А теперь, вот только что, отправил на тот свет пацана зеленого за здорово живешь. Всего тридцать одна секунда прошла между тем, как он выбрался из машины, и тем, как продырявил мальцу башку.