Выйдя от министра, Педро сразу же позвонил Хулиану: не будет библиотеки, не будет концертного зала, не будет мастерских, не будет культуры в тюрьмах. Хулиан опешил: «Как так?!» Педро сказал, что ему осточертели выебоны правительственных чиновников. «Нельзя из-за них останавливаться», — сказал на это Хулиан. Это же не просто библиотека и концертный зал, это спасательный круг для заключенных. Он сам видел, как они усыхают за решеткой, будто изюм, и не хотел, чтобы они усыхали и дальше. Нет, они не пойдут на попятный из-за подлости и глупости лилипутов от бюрократии. «Нельзя сдаваться», — повторил Хулиан. Но Педро не внял его доводам. Он уже сомневался, есть ли смысл помогать тем, кому нельзя помочь? Зачем тратить энергию, если половина заключенных так и будет чахнуть в тюрьме, пока не пойдет на корм червям? Зачем спасать эту касту илотов, парий, прокаженных, души которых уже изъедены струпьями и сочатся гноем?
Хулиан не отступал. Разговаривая с Педро по телефону, он отчаянно жестикулировал, будто итальянский водопроводчик. Для фонда «Встреча» сорок пять миллионов — ничто, для Восточной тюрьмы — все. Культура! Во время войны в Югославии армии разрушали библиотеки противника, музеи, археологические памятники, чтобы отнять у людей идентичность, отнять смысл жизни. Без культуры народ — ничто, насинг, ньенте. Может, сами заключенные больше обрадуются, если на эти сорок пять миллионов им построят еще один корпус с камерами, чтобы не жаться, как в курятнике, или направят на то, чтобы еда стала обильнее и вкуснее. Но дело не в этом. Надо совершить перемену и пробудить человечность, солидарность и надежду, дремлющие в сердцах узников. И он, Хулиан, не собирается сдаваться, дамы и господа.
У меня началась бессонница из-за Хосе Куаутемока. Я представляла, как он лежит в своей камере. Накануне страну накрыла волна холода, и температура в городе резко упала. Есть ли у него матрас, или он спит прямо на бетонной койке? Достаточно ли там одеял? Как он спит — в пижаме, в нижнем белье или в той же робе, в которой ходит днем? Им выдают подушки или он сворачивает валик из одежды и кладет под голову? Как там с теплыми свитерами? Как проходят его ночи? Мир тюрьмы для большинства из нас — тайна за семью печатями. Недоступная, непознаваемая вселенная.
Шесть утра. До звонка Хосе Куаутемоку еще четыре часа. Нужно чем-то занимать себя все это долгое время, чтобы не сойти с ума. А то у меня уже какая-то нездоровая одержимость. Клаудио спустился к завтраку. Безупречный костюм, начищенные ботинки, чисто выбрит, благоухает лосьоном. Завтракал он всегда одинаково: омлет из белков с авокадо, несколько долек грейпфрута и два стакана воды. Ничего, что могло бы испачкать костюм. Поедая омлет, он сказал мне, что сегодня у него power lunch с партнерами. Он обожал называть это по-английски. Power lunch. Обед с влиятельными и высокомерными типами в каком-нибудь классическом ресторане, где в меню какие-нибудь чесночные трюфели. Он покончил с завтраком, поцеловал меня и ушел.
Без четверти десять я уже была готова к разговору. Может, это глупо, но я нарядилась. Я сидела на кровати в легком платье из черного шелка с цветочным рисунком, босая. Даже нанесла две капельки духов на шею и две на грудь. Отношения строятся на невидимых другому моментах, про которые он никогда не узнает.