Лицо высунулось.
— Что там за базар? — недовольно поинтересовался коренастый хорошо одетый джентльмен, появившись из-за ближайшей к нам двери. Слово «мистер» вполне гармонировало с его костюмом. Вдруг это и есть тот самый Федотов?
— Герман Семеныч, он вас спрашивает, — доложил первый охранник. Тот, которого я принял за глухого. — Вы не беспокойтесь, мы держим его на мушке, шлепнем в момент...
Моя догадка, таким образом, сразу подтвердилась. Мистер Федотов, обретя имя и отчество, посмотрел на меня. Затем посмотрел на «лимонку». Вид гранаты в моей руке не испугал его, а, казалось, только немного расстроил.
— Славчику мы не платим, — неторопливо проговорил он. — С Антоном — по нулям. С Кирой и Боруном — в расчете. Дуксину ничего не должны, а Толян спекся... Друг, ты кто, по жизни? Ты от кого будешь?
— Май нейм из... — машинально начал я. — То есть меня зовут Максим Лаптев. Я капитан Федеральной службы безопасности. От нее и буду.
— Эфэсбэшник — с гранатой? — покачал головой Герман Семеныч. — Неубедительно. Мы не в кино.
— Когда бы она рванула в подъезде, было бы намного убедительнее, — согласился я, протягивая ему свою находку. — Кто-то из ваших друзей приготовил вам внизу сюрприз на проволочке. Может быть, мне не следовало ее отвязывать? Тогда пардон.
Мистер Федотов бережно взял у меня из рук гранату, осмотрел ее вместе с проволочкой и, по-моему, начал проникаться ко мне доверием. Изучив мое служебное удостоверение, он сделал знак охранникам, чтобы те опустили помповики. Потом изъявил благодарность за разминирование подъезда. И даже перешел при этом на вежливое «вы».
— Не сердитесь на мальчиков, капитан, — попросил он. — Дерганые они стали, от простой «лимонки» теперь шарахаются. Читали в «Листке» про наши напряги? Троих моих заместителей грохнули за последние две недели. Первого из трех снайпер уделал, второго разнесли из базуки на похоронах первого, а третьего, Серегу, — на поминках по второму.
— Ваш Комитет прямо нарасхват, — выразил я соболезнование. — Никогда бы не подумал, что инвалидские дела у нас — в такой зоне риска.
— Льготы, капитан, — развел руками мистер Федотов, словно бы извиняясь. — Благотворителям положены налоговые послабления от Минфина. Всякая стрекоза хочет к нам в муравейник, да мы не всех хотим... Так что же надо большой Лубянке от моего маленького Комитета? — без всякого перехода поинтересовался Герман Семеныч. — Нашими заморочками как будто занимается РУОП, а не ваша фирма.
— Большой Лубянке нужна только маленькая справка, — в тон ему ответил я. — По поводу ста комплектов гуманитарной помощи из Америки. Меня направили к вам из Фонда Кулиджа.
— Ах, вы от этих божьих одуванчиков? — Мистер Федотов заулыбался. — Господи, а я-то подумал... Пройдите до конца коридора, в третью комнату. Там Воробьев даст вам любую справку, хоть в двух экземплярах!
Собственно, инвалидными проблемами в федотовском Комитете ведал всего один человек — щуплый чернявый юноша в очках с сильными линзами. Небольшая его комнатка была доверху заставлена ящиками и шкафами, завалена эверестами картонных папок, а сам юноша Воробьев, прижатый в углу, довольствовался табуреткой и письменным столом размером с тумбочку.
Я изложил юному аскету свою просьбу. При упоминании Фонда Кулиджа Воробьев первым делом ругнул американцев за скаредность, потом разрешил называть себя просто Ваней и, наконец, по-обезьяньи шустро выкарабкался из-за стола-тумбочки.
— К личным делам всех ветеранов фиг теперь подберешься, — огорошил меня просто Ваня и показал на одну из бумажных гордо потолка. — Тут неделю придется раскапывать, и то если экскаватор дадите.
Ни экскаватора, ни тем более недели у меня не было. О чем я сразу поведал юноше Воробьеву.
— Вообще-то я делаю краткие выписки из дел, — признался очкастый Ваня. — Неофициально, для быстроты... Хотите?
Я хотел. Тут же оказалось, что один из шкафов плотно набит связками библиотечных карточек.
— Так-так-так, — забурчал себе под нос юноша, ловко перебирая карточки. — Сейчас найдем ваши подарки, они у меня расписаны по группам... Здесь у нас «афганцы», «корейцы», «египтяне», «сомалийцы», «сирийцы»... «Кавказцев» я пополняю, они у меня ближе к краю...
— Много их у вас, — с сочувствием сказал я. Даже в этих связках и стопках немудрено было запутаться.
— Естественно, много, — не поднимая головы от картотеки, отозвался Ваня. — После семнадцатого года наша дорогая страна вела кроме гражданской и Отечественной еще тридцать девять малых региональных войн. Сорок, считая последнюю, на Кавказе...
Про себя я прикинул, что такое количество небольших войнушек запросто можно суммировать в парочку мировых.
— Инвалидам ВОВ все-таки легче, — между тем продолжал юноша. — О них государство хоть делает вид, что заботится. А малые войны именуются конфликтами. Вот представьте: вы потеряли ногу или руку на войне, которой не было.
Я помедлил, прежде чем задать один важный вопрос. Быть может, Ванин ответ поможет мне быстрее отыскать неуловимого «Мстителя».
— Не хочу обижать ваших подопечных, — наконец проговорил я. — Но, как вы полагаете, Ваня, сколько среди них людей... скажем так, с неустойчивой психикой?
— Какие уж там обиды! — Юноша по-прежнему вылущивал нужные карточки из связок и, похоже, ничуть не удивился моему любопытству. — Обычный медицинский вопрос, я и сам бывший медик... По моим расчетам, процентов десять из них страдают легкими неврозами, еще процентов десять время от времени переживают депрессии...
— А остальные восемьдесят? У них все в норме?
— Остальные — это уже готовые кандидаты в психушку, — не задумываясь ответил Ваня.
21. РЕДАКТОР МОРОЗОВ
Я наорал на привратника, обозвал бестолочью секретаршу, хлопнул что есть силы дверью своего кабинета и минут десять у стены с наслаждением забивал дротики в пористый резиновый лоб Президента...
Только после этого ко мне вернулась способность рассуждать логически.
Отойдя от стенки, я плюхнулся в кресло, закурил «Данхилл». С самим собой надо быть откровенным, подумал я. Пора признать, что меня, Виктора Ноевича Морозова, редактора авторитетной «Свободной газеты» и будущего докладчика на Совете Европы (если Карлуша не соврал!), обвели вокруг пальца, как пацана. Разумеется, Президент и не собирался сегодня со мной встречаться. Меня пригласили в Кремль лишь для того, чтобы изругать и выгнать. Специально провели в Сиреневую гостиную, дождались, пока я разложу на столике диктофон, текст вопросов, бумагу для заметок, приготовлюсь, настроюсь... А после этого — указали на дверь.
Я-то, глупец, радовался, когда мне удалось выколотить из пресс-службы согласие на интервью. На самом же деле они играли со мной в кошки-мышки. Если бы они заранее ответили отказом, эффект был бы гораздо слабее. Мало ли кому отказывают? А так я нахлебался унижений по самые уши: даже выпроводить меня поручили не пресс-секретарю, а какому-то безусому референтику из администрации. Дескать, знай свое место. До такого изощренного издевательства способен додуматься всего один человек — ясновельможный пан Болеслав. Сколько его ни гнали из Кремля, он неизбежно опять прорастал там, словно мухомор после дождя.
Гадский фаворит гадской власти.
Власти, которая показала свой оскал: и тогда, в девяносто третьем, и позже, на Кавказе, и сегодня, в Сиреневой гостиной. Все это — звенья одной цепи.
Дымные колечки от «Данхилла» поплыли по комнате и окутали мишень, всю истыканную дротиками. Вид расправы над резиновым Президентом, как ни странно, вносил в мою душу некоторое успокоение.
Мы слишком долго либеральничали с ними, сказал себе я. Мы по наивности давали им полезные советы, как лучше управлять Россией. А надо было колоть, бичевать, клеймить, выводить на чистую воду. Как они к нам, так и мы к ним. Должна быть не фига в кармане, а горькая пилюля. Не мир, но меч.