Сжав фонарик в руке до боли в ладони, Вилен Волков нажал кнопку на корпусе, выпуская на свободу лучик света.
Резко замахнувшись, ударил фонариком по стеклу, отчаянным движением запрыгнул на подоконник.
Стекло разлетелось, нарушая своим звоном ночную тишину затаившегося города.
Волков не успел ничего крикнуть: захлебнулся, когда длинная автоматная очередь насквозь прошила его тело, а следом за ней последовали другие пули, но они впивались уже в мертвую плоть. Неловко повернувшись по инерции, тело какое-то мгновенье оставалось на подоконнике, а потом вывалилось из окна второго этажа на тротуар.
Готовя засаду, начальник гестапо приказал блокировать улицу, но не весь квартал.
Когда зазвенело стекло, загремели выстрелы и Волков полетел вниз, Гайдук бросился не в проходняк за своей спиной, а через улицу, в противоположном направлении от того места, где притаились, собираясь обеспечить прикрытие, Сотник с Чубаровым.
С обеих сторон сразу же появились солдаты, Павел выстрелил в их сторону, не целясь, по крикам боли понимая – попал, и сразу рванул за ближайший угол, обнаруживая себя и уводя за собой тех, кто может представлять угрозу для оставшихся двоих. Павел очень надеялся, что у Сотника хватит ума и смекалки не кидаться на выручку, не принимать бой, верно оценить ситуацию и уходить как можно дальше, пока он ведет здесь свою персональную маленькую войну.
Не видя, куда палит, даже не стараясь прицелиться, Гайдук бежал, не разбирая дороги, лишая тем самым себя малейшей надежды на спасение. Сдаваться живым тоже не входило в его планы, но сложилось иначе: несколько теней вдруг выбежало наперерез, пуля просвистела у самого уха, он рванул к стене, потерял равновесие, повернулся в падении на спину, встретил пуляй одного врага почти в упор, потом что-то большое навалилось сверху, и от жестокого удара по голове Павел потерял сознание.
Вынув из папки лист бумаги, который он расчертил всего полдня назад, сводя для себя в единое целое доклад начальника гестапо, Кнут Брюгген положил его перед собой, закурил и взял со стола остро заточенный карандаш.
Имея опыт выявления подпольных групп и зная об особенностях организации сопротивления в Восточной Европе, на землях Украины и Белоруссии, он не слишком удивился услышанному. Даже с терпеливостью школьного учителя объяснил прямолинейному Хойке, что же произошло на самом деле и почему, заставив под пытками говорить тяжело раненного русского радиста, начальник гестапо все равно не взял след Скифа и похищенного им Дитриха Крюгера.
Слово «радист» Брюгген написал в верхнем углу листа, обвел неровным кружком и заштриховал. Тяжело раненного пленника в гестапо пытали так рьяно, что превратили его тело в одну острую болевую точку. Героем в подвале гестапо оставаться трудно, особенно если твой героизм никому не нужен, потому радист держался не слишком долго. Однако Брюгген уже понял: все свои расчеты организаторы работы в немецком тылу, кем бы они ни были и какую бы должность ни занимали, как раз и строили на том, что героев среди живых людей на самом деле очень мало. Рано или поздно человек, попавший в гестапо, либо умирает в страшных муках – чаще всего сдает не выдержавшее шока сердце, либо начинает говорить, чтобы хоть на некоторое время облегчить свою участь. Значит, нужно страховаться. Есть только один способ – никто из рядовых исполнителей не должен знать всего.
Радист назвал только явку сапожника Якова Ярового. Этим адресом и паролем он и Скиф должны были воспользоваться в самом крайнем случае. Больше радист ничего не знал, кроме того, что для Скифа это единственный человек, который поможет скрыться в Харькове и, возможно, организует переход к партизанам.
От кружочка, которым было обведено слово «радист», Кнут протянул стрелку к квадрату, нарисованному вокруг слова «явка». Квадрат заштрихован не был, но внутри Брюгген вывел большой жирный знак вопроса. Потому что от Ярового след, как оказалось, не вел никуда. Сапожник заговорил после первого же удара по зубам, стал уверять Хойке, что его заставили, что он глубоко в душе ненавидит советскую власть и что он человек маленький. Его задача – тихо и покорно работать в ожидании, пока не придут и не назовут пароль. Того, кто пароль назовет, он должен был направить по другому адресу с новым паролем, и этим его задача ограничивалась. Если даже опытный по части допросов с применением всех степеней устрашения гауптшурмфюрер Хойке поверил Яровому, у Брюггена тем более не было оснований считать, что беспалый сапожник врет или же ведет какую-то хитрую игру.