Гайдук лежал на бетонном полу в луже воды, смешанной с кровью.
Когда Брюгген спустился в подвал, двое дюжих гестаповцев, один в кителе с закатанными рукавами, другой – вообще без кителя, в белой майке, испачканной в нескольких местах кровью пленника, как раз в очередной раз отливали Павла водой, приводя в чувство. Увидев штурмбаннфюрера, оба оставили свое занятие и вытянулись, приветствуя его.
Кнут жестом велел им посадить Гайдука на топчан, прислонить к стене, чтобы не упал, и выйти. То же самое распоряжение он повторил и присутствующему на допросе Хойке. Начальник гестапо вопросительно взглянул на пленника, который со стоном начал приходить в себя, но Брюгген подтвердил свой приказ, и тот подчинился, оставив Брюггена с пленником наедине. Снаружи с лязгом заперли тяжелые двери.
Некоторое время Брюгген постоял перед избитым и окровавленным пленником, задумчиво покачиваясь с пятки на носок. Потом, увидев, что взгляд Гайдука стал более осмысленным, протянул ему сигарету. Тот не спешил принимать, и тогда Кнут поднес ее к разбитым губам пленного.
– Всего лишь хорошая немецкая сигарета, – произнес он по-русски. – Я не буду требовать от вас продать за одну затяжку родину.
Гайдук, немного поколебавшись, сжал сигарету губами. Брюгген поднес зажигалку, пленник сделал затяжку, сигарета чуть не выпала, но он удержал ее.
– Придется курить так. Я не могу пока снять с вас наручники, – Брюгген сделал шаг назад, словно так ему было лучше видно пленника. – Я вообще не могу, да и не хочу сейчас делать многое из того, что применяют мои коллеги. Да, кстати, пусть вас не удивляет мой русский. Было время, когда наши страны и наши правители не считали друг друга врагами. Я как раз в те времена учился в Москве, бывал в Киеве, Одессе, Ленинграде, вообще относился к вашей стране с симпатией. Ну, это так, лирика… Перейдем к более прозаичным вещам, – Брюгген взял табуретку и сел, теперь оказавшись вровень с пленником. – Пока вы курите, я скажу, какие методы еще не собираюсь применять. Не хочу изображать этакого доброго интеллигентного офицера, по воле трагической случайности, имя которой – война, надевшего на себя черный гестаповский мундир. Моя фамилия Брюгген, звание – штурмбаннфюрер СС, и где-то в глубине души я такой же мясник, как и пытавший вас только что начальник местного гестапо. Я не собираюсь производить на вас лучшее впечатление, чем того заслуживает сотрудник тайной государственной полиции рейха. Кроме того, я не собираюсь гарантировать вам жизнь в обмен на некие признания. Просто я хочу, чтобы вы, – указательный палец нацелился в грудь Павла, – не теряли зря своего и моего времени играми в героя. Я знаю, зачем вы здесь. Я так же, как и вы, охочусь за человеком, который носит позывной «Скиф». Я знаю о том, где он прячется, не больше вашего. Если бы вы знали больше, то не сунулись бы на ту явку. Хозяин явочной квартиры, кстати, тоже знает немного, – он театрально развел руками. – Как видите, вам не нужно терпеть пытки, отказываясь давать информацию, которую мы уже знаем. И если мы не договоримся сейчас, то после моего ухода вас просто застрелят – вы не нужны, разве что Хойке прикажет мучить вас дальше из чистого садизма, реализуя свои специфические наклонности. Согласны?
– А как вы думаете? – выдавил из себя Гайдук, выплюнув окурок.
– Думаю, вы не хотите умирать. Никто не готов умирать вот так и вот тут, – Брюгген обвел рукой сырое помещение подвала. – Правда, среди вас много фанатиков…
– Нас прислали сюда умирать, – глухо проговорил Павел. – А лично мне вообще не оставили шансов выжить.
– Вот как? Интересно. Только звучит слишком уж трагично… Кстати, как мне к вам обращаться? Документы, найденные при вас, настоящие, но не ваши.
– Павел. Павел Гайдук.
– Звание в Красной армии?