Животные медленно обступили нас. Мы с Дейвом направили объективы на крошечного новорожденного слоненка, который бегал от матери к теткам, неуклюже переступая ножками, хлопая ушами и едва не наступая себе на хобот.
Стадо сгрудилось вокруг нас еще теснее; некоторые из слонов забрались в пруд в каких-нибудь десяти футах от нас, плескались и поливали друг друга водой, катались в грязи, не обращая на нас никакого внимания. Наши хозяева сообщили нам, что с недавних пор случаи браконьерства в Микуми резко пошли на убыль в результате введения строгого антибраконьерского режима, и у слонов постепенно возвращается доверие к человеку. Из Микуми мы вернулись воодушевленными — теперь нам было чем похвастаться, наш тяжкий труд дал реальный результат.
Вечером перед отъездом Дейва в Дубай мы отведали деликатесного, как нам сперва показалось, блюда — сырых креветок. Наутро я проснулся от страшной боли в желудке. Было видно, что и бедняга Дейв чувствовал себя неважно, но все-таки он улетел в тот день.
Я добился встречи с мистером Китомари, в ходе которой я задал ему вопросы, чем кончились его попытки вернуть обратно танзанийскую кость, ушедшую в Бурунди, и устроить встречу Общества сохранения живой природы Танзании, на которой бы я председательствовал. Как он сообщил, прогресса ни по одному из этих вопросов достигнуто не было. Впрочем, известной компенсацией явилось то, что Китомари предоставил мне доступ к экспортным картотекам Банка Танзании. Там, несмотря на колотье в желудке, мне удалось докопаться до сведений о деятельности Аль-Ваффы — агента, чье имя значилось на похищенной Дейвом авианакладной на зубы бегемота. Подтвердилось, что Аль-Ваффа не раз имел дело с компанией «Аль-Редха» в Дубае. Случайно я нашел также четыре документа, заполненные немецкими миссионерами. В них значилось нечто описанное как «деревянные резные изделия маконде», и этот груз адресовался монастырю в Германии. Скопировав их, я отправился на встречу со школьным учителем Раймондом, с которым я общался в ходе своей предыдущей поездки. Юноша приготовил мне еще документы: сведения о недавних подозреваемых отгрузках кости, которые добыл его друг-полицейский, и подозрения на политических деятелей, замешанных в этом. Все это было необходимо, чтобы подтвердить наши собственные предположения, и я был счастлив, что, когда мы вернемся в Лондон, возиться с этими бумагами, приводя их в надлежащий порядок, будет Чармиэн, а не я.
Мы с Раймондом сидели в кафе и просматривали документы, когда в кафе вошли двое высоких, хорошо одетых мужчин в черных очках. Вид у них был весьма зловещим. Оглядев бар, они зашагали прямо к нам и, пожав Раймонду руку и заговорив с ним на суахили, нетерпеливо погладывали на меня. Раймонд был не на шутку встревожен. Я заметил, что они присматриваются к моим бумагам, и прикрыл их как можно менее бросающимся в глаза движением.
Окончив разговор, мужчины направились к бару, откуда начали открытое наблюдение за нами. Раймонд наклонился ко мне.
— Они из тайной полиции, — прошептал он. — Они спросили, кто мой друг. Они всё хотели о вас знать. Боюсь, за ними стоит еще кто-то.
Человек, на которого он показал, что-то записывал в свой блокнот, сидя за столом в соседней комнате как раз напротив нас. Он встретил мой взгляд и нахмурился. Раймонд зажег сигарету. Его рука дрожала, как в испуге.
— Я им сказал, что вы мой старинный приятель из Англии, — сказал он.
— Как ты думаешь, они заметили имена на этих документах? — спросил я.
Раймонд неуверенно пожал плечами.
— Насчет документов они ничего не сказали, да и не скажут. Думаю, что не видели. Нет, я всерьез надеюсь, что не видели.
Какое до нас дело тайной полиции? Похоже, что они были в курсе моих расследований торговли костью. Раймонд называл мне самых высокопоставленных лиц, вовлеченных в это. Если они дознались до этого, нам обоим не поздоровится. Но возможно и другое. Они могли начать за мной слежку, когда я находился в банке. Если они заметили, как я копирую торговые документы, они могли принять меня за ревизора, высматривающего инкриминирующие документы или нечто еще более зловещее. Но ни одна из этих гипотез не выглядела достаточно убедительной. К тому же мой испорченный желудок окончательно вывел меня из терпения.
Я встал.