– Скажи, Никита, а ты мог бы меня спасти?
– Что за вопрос? Я всю жизнь посвятил, чтобы прославить тебя, сделать сильным и мощным. Но пойми, каково мне было? Война недавно закончилась, кругом разруха. Тут еще американцы стали угрожать, нужно было много оружия и огромную армию содержать. В Новочеркасске вспыхнул протесты, рабочие организовали массовые беспорядки. Местная милиция не могла успокоить людей. Пришлось вводить войска. Рабочие были, конечно, правы, но я боялся. Если не подавить бунт, он мог перекинуться на другие города, и тогда бы советская власть могла просто рухнуть. А допустить этого было никак нельзя. Людей уговаривали разойтись по домам и приступить к работе, но они не пошли на компромисс. Лучше умрем, но больше жить в нищете не хотим. Тогда я отдал приказ стрелять. – Лицо Хрущева опять перекосилось от боли. – Не знаю, почему пошел на такой гнусный поступок, но у меня не было выбора, тем более все окружение только и говорило, что нужно показать им силу. Стреляли в Новочеркасске, а пули, летевшие в рабочих, били мне в грудь. Я был в Кремле. Но крики и стоны умирающих людей, стояли у меня в ушах. Прекрасно понимал, что так нельзя, но страх за советскую власть взял вверх.
Хрущев закрыл лицо руками, его плечи мелко подергивали. Он рыдал как маленький ребенок, и было видно, какую страшную боль вызывают эти воспоминания. Я стоял рядом и молчал. Наконец он успокоился.
– Это было самое трудное для меня время. После этого я понял, что надо многое менять. С американцами были большие проблемы, поехал туда с визитом договариваться о мире. Народу было тяжело выдерживать огромные затраты на оборону. Да, ради народа сократил армию, срезал финансирование, а сэкономленные средства пустил на благо людей. Запретил строить помпезные дома для элиты и внедрил крупнопанельное строительство, и у людей появилась возможность иметь отдельные квартиры. В Америке видел, как живут люди, и понял, что идем мы не тем путем. Хотим построить коммунизм, а живем в нищете. Я поставил задачу догнать и перегнать Америку. Это было очень трудно сделать. Но, тем не менее, через двенадцать лет после окончания войны мы запустили первый в мире спутник. Ты представляешь, голодная страна, которая еще залечивала раны войны, стала первой космической державой! Как тобой тогда гордился весь наш народ, да что наш, вся планета восхищалась. Через четыре года мы запустили в космос первого человека. И Юрия Гагарина весь мир носил на руках. Это был твой триумф. Но нужно было накормить людей. Я дал указание осваивать целину. Честно думал только о народе. Но что могло вырасти там, в заброшенных далеких краях? Хотел посадить везде кукурузу, но она не пошла. Наш климат не для нее. Опять перебои с зерном. Люди стали проявлять недовольство. Я человек эмоциональный, а окружение стало специально манипулировать мной, не сдержанный, и пошли ошибки за ошибками. К тому же хотел благодарности от народа, а он все был недоволен. Конечно, были срывы. Против меня пошли интриги. За спиной договорились – и в шестьдесят четвертом сняли со всех постов. Им было стыдно смотреть мне в глаза, но я принял их поступок со спокойствием. «То, что вы меня, вот так открыто, на пленуме, прямым голосованием снимаете с высшего поста – это и есть моя заслуга. При Сталине вас всех бы просто расстреляли без суда и следствия». Я ушел с высоко поднятой головой. Главное, разрушил страх, который насаждал всем в свое время вождь. Этот страх еще долго будет сидеть в людях. Но я сломал его, пусть не до конца, но сломал и, наверное – это мой главный поступок в жизни.
Хрущев замолчал. Я стоял рядом и тоже молчал. Через полчаса спросил:
– Никита, так ты все-таки мог меня спасти или нет?
Хрущев смотрел влажными от слез глазами.
– Нет. Хотя делал все, что от меня зависело.
– Почему ты не мог спасти?
– Дело не во мне. Все, что заложил Сталин, было ошибочным, и путь этот был не совсем правильный. Его нужно было менять, я это понимал, но пришлось бы менять систему, а к этому был не готов.
– А кто мог меня спасти?
Хрущев задумался, было видно, как он перебирает в памяти знакомые лица. Глаза не высказывали ничего, просто пустота. Но вдруг что-то заблестело в его взгляде.
– Спасти тебя не способен был никто. Единственный, на кого ты мог рассчитывать. Один человек. Хрущев замолчал, перебирая, что-то в памяти. – Он не производил впечатления величия и мощи, его мало кто боялся. Скромный работник, можно сказать, серый, любил держаться в стороне, всегда строгий, улыбался редко. Но умен. Ох, как был умен! Его в свое время Сталин где-то в Ленинграде отыскал. После репрессий тридцать седьмого года специалистов практически не осталось, а руководить кому-то надо было. Сталин сделал ставку на молодежь, не все были толковые, но этот – талант. Умел просто творить чудеса. Говорил мало, сразу вникал в проблему, молниеносно находил лучшие пути решения – и мыслил. Ох, как мыслил! Когда я взошел на трон, всех этих сталинских выкормышей, знаешь, как ненавидел? Всех старался убрать подальше. И этого тоже. Но потом понял, какой бесценный помощник оказался рядом. Таких организаторов больше не видел. Он многое хотел изменить, но я его тормозил. Своими идеями он рушил мои планы, страшно сердился на него, но выгонять не хотел, понимал, что лучшего не найду никогда. Он работал по четырнадцать часов, я всегда отправлял его туда, где было трудней всего, казалось все, не справится, но, к моему удивлению, задачи были решены на твердую пятерку. Если честно, его не любил, чувствовал себя с ним некомфортно, понимал, насколько он мощнее меня и способней. Не самое приятное ощущение чувствовать свою ущербность рядом с более умным и ярким человеком. Не любил его, но для дела он был незаменим. Только он мог спасти тебя. Больше никто. – Тут Хрущев вдруг спохватился. – Ой, мне же надо еще свою Калиновку посмотреть, там моя родина.
И со свойственным ему темпераментом пулей покинул меня. Я даже не успел сказать ему до свидания.
Да энергии у него очень много. Жаль, что она часто уходила в эмоции. Я прекрасно понимал, как тяжело приходится людям, которые хотят провести реформы, но все еще не избавились от пут прошлого. Это трагедия многих реформаторов. Дух Хрущева стремительно уплывал вдаль, а я смотрел ему в след. Кто же мог меня спасти? Я не успел получить ответ, но мне очень хотелось узнать, кто этот загадочный человек, который был способен вылечить болезнь, от которой я умер. Слышал от Брежнева, что талантливым организатором был Берия. Может, он имел в виду его? Но Хрущев явно говорил про другого человека. Надо найти бывшего наркома НКВД и побеседовать с ним. Говорят, что он очень коварный человек, но духам нет смысла обманывать и плести интриги, здесь на небесах мы все равны.
Глава четвертая. В поисках Лаврентия
Я поплыл на облаках искать дух Берии. Обычно, покинув мир душа, часто приходит туда, где она родилась. Скорее всего, я найду Лаврентия в Грузии. Облака поплыли на юг, я с тоской смотрел на огромные просторы своих былых владений. Вот Волгоград – город, который останется в памяти у всех. В самые страшные дни войны здесь мой народ покрыл себя неувядаемой славой. Сколько полегло в этом городе моих мужественных богатырей, которые яростно защищали, каждую улочку, каждый дом, каждый метр родной земли. Вот там стоит знаменитый дом Павлова. Я помню то время. Все взрывалось и плавилось, на каждый квадратный метр земли было сброшено более четырех тонн бомб и снарядов. Это было не просто поле боя, это был настоящий ад. Но мой народ выдержал все и смог остановить врага, а затем обратить его в бегство. Потомки в благодарность героям возвели величественный монумент Матери Родине. Но разве можно как-то оплатить этот подвиг, то мужество и героизм, который проявили ради Отчизны мои защитники? Остается только одно – память, которая сделает ваш подвиг бессмертным.