Макси яростно мычал, но в два момента затих, и, когда девушка отняла от его лица платок, он спал глубоким сном, а на его губах застыла полу-улыбка, словно он уже видел прекрасный сон.
- Он проснется, – небрежно бросила дева, закидывая платок в свой мешок.
- А когда? – осторожно спросил Мясник.
- Когда-нибудь. Ну, что, судари, продолжим путь?
Путники вновь зашагали вслед за своей загадочной проводницей, и на уме у каждого было лишь одно слово: «Ведьма»!
***
Когда Макси открыл глаза, его вдруг ослепил дневной свет. Несмотря на то, что день был хмурым и бессолнечным, свет показался барду невыносимым, и он поспешно прикрыл глаза ладонью. Второй рукой пощупав свою грудь, он обнаружил, что его белая льняная рубаха куда-то пропала, но тонкое шерстяное одеяло, покрывавшее его тело до самой груди, подсказало его, что голым он таки не валялся: все его богатства были прикрыты. И это хорошо, ведь кому в удовольствие было бы лежать в незнакомом месте в чем мать родила?
Вдруг его уши уловили мягкое тихое пение. Это был нежный женский голос, напевающий себе под нос грустную мелодию, слова которой он не смог разобрать, но которые все же рассказали ему о многом. С усилием заставив себя отнять от глаз ладонь и жмурясь, как кот на солнце, Макси взгляну влево и увидел знакомый алый плащ, мирно покоящийся на спинке старого деревянного стула, а на самом стуле сидела девушка. Она сидела к барду спиной и не замечала того, что он проснулся. Ее длинные темные волосы были заплетены в толстую весьма косматую косу, которая опускалась ниже плеч девушки, на ее худую спину. Кроме пения в маленькой комнатке слышался странный неприятный слуху скрип.
Макси молча наблюдал за девушкой, желая получше рассмотреть ее, но ее лица он видеть не мог, а ему почему-то так хотелось поглядеть на нее. Мясник сказал: «красавица, как моя Сара», но ведь Сара – блондинка, а цвет волос этой девицы всего лишь темный, почти черный. Значит, словам толстяка нельзя доверять. Нужно самому на нее глянуть да оценить.
- А я все думал, какой же у вас интересный акцент, сударыня, – громко сказал Макси, желая увидеть, как наглая девица подпрыгнет на своем стуле от неожиданности.
Но, к его разочарованию, девушка никак не отреагировала и все так же продолжала напевать себе под нос.
- Вы не англичанка, это я точно знаю, – уверенно заявил Макси, не сводя глаз с девушки.
- Вы тоже явно не англичанин, сударь, – спокойным тоном ответила она.
- О, нет, конечно, нет. К счастью. Вы, должно быть, с большой Европы. Но откуда? – прищурил взгляд бард.
- Оттуда, откуда и вы, соловушка, – бросила девица.
- Да что вы? – с насмешкой спросил Макси и продолжил на немецком: – Вы, сударыня, поплатитесь за то, что усыпили меня.
- А вы попробуйте, – ответила девица на чистом немецком.
- Немка! Так и знал! – воскликнул Макси, а затем откинул от себя одеяло, чтобы взглянуть на свою рану. – А вы хорошо постарались. Вон как красиво зашили. Не загноилось? – довольно протянул он, смотря на ровные аккуратные швы, стягивающие ту длинную глубокую рану, которую оставило на его животе кошмарное насекомое.
- Не только не загноилось, но и кишки все целы и на месте, – бросила в ответ девушка.
- А это вы меня раздели? У вас ловкие руки! – весело сказал Макси, желая позлить недотрогу с темной косой. – И как вам вид? Довольны?
- Спросите у вашего приятеля Ловкача, сударь. Это он вас раздел, – равнодушно сказала на это девушка. – Но давайте промоем ваши швы. – Она поднялась со стула, подошла к узкой кровати, на которой почивал раненый бард, и присела на край, помешивая в глиняной чаше какую-то плохо пахнущую жидкость.
Но Макси не обращал внимания ни на ужасный запах, ни на противный скрежет ложки о тупые края чаши – он пристально всматривался в лицо девушки и едва заметно улыбался.
Незнакомка, спавшая его от чудища и зашившая его рану оказалась совсем не писаной красавицей, совсем не такой пышногрудой красоткой, какой была дочь Мясника. Эта девица обладала белым, как мука, лицом, без румянца и даже намека на него, довольно мягкими, милыми чертами, бледными полными губами и густыми черными бровями. Но глаза у нее и правда были хороши. Карие, лучистые, как и утверждал толстяк. Девушка опустила в чашу кончики пальцев, а затем задумчиво взглянула на шов и поджала губы.
- Соврал дурень, – наконец, сказал Макси, после того, как вдоволь налюбовался лицом таинственной девицы.
- Что? – бросила на это девица.
- Мясник. Говорил, что вы красавица. Соврал. Никакая вы не красавица, так, милочка, каких много, – усмехнулся Макси, смотря прямо в темные глаза девы. – Но вы кажетесь мне ужасно знакомой. Где мы встречались с вами раньше?