Теперь я использую каждую кроху свободного времени для прокачки. Дни пролетают незаметно, вот я уже почти полгода как здесь, а что сделано?
Нет, ну кое-что, конечно, удалось… Но мой корабль все так же прет на рифы, и подметными письмами курс не изменить. Пока лишь чуть укрепил корпус, но этого мало. Надо пробираться поближе к штурвалу.
Чертов возраст! Вот уж никогда не думал, что молодость может быть проклятьем. Было б мне хотя бы лет на десять больше…
Ладно, отставить сожаления, неконструктивно. Открыл очередную рабочую тетрадь и начал покрывать листы, актуализируя свои представления о непрерывных спектрах дифференциальных операторов. Ничего, подтяну этот раздел, можно будет о вейвлетах подумать, скоро это направление станет и модным, и востребованным.
Та-а-ак… Ввожу символ Вейля произвольного оператора А… Последовательность центров шаров является фундаментальной и невозрастающей, а, значит, имеет предел…
На некоторое время я выпал из действительности, блуждая по бесконечномерным топологическим векторным пространствам и их отображениям. Очнулся от Пашкиного тычка под партой и сообразил, что уже некоторое время за затылком у меня кто-то возбужденно посапывает.
Биссектриса! Я медленно оглянулся на нависшую над моим плечом учительницу.
– Да все верно, – притопнула она. – Если банахово пространство рефлексивно, то единичный шар слабо компактен! Точно знаю!
Я с удивлением приподнял бровь. Она поняла:
– Я, между прочим, ученица Брадиса. Хорошая, – с забавной гордостью сказала она, – да и, вообще, это лишь третий курс. А вот откуда ты…
Она прервалась, цапнула с парты тетрадь для контрольных и быстро просмотрела мои ответы. Затем пришла очередь рабочей тетради. Похмыкивая, неторопливо пролистала несколько страниц, затем кивнула каким-то своим мыслям и сказала:
– На перемене задержись.
Боже, опять! С англичанкой тогда выкрутился, и пусть она меня время от времени препарирует взглядом, но вопросов больше не задает. Даже пару раз, под видом проверки знаний, подсовывала журналы с трудными для перевода местами. Смешно, но слово «digital» она пыталась вывести из «digit» в смысле «палец». Ха, «пальцевое управление…» О «цифре» в технике тут пока знают только специалисты.
Теперь придется «лепить горбатого» Биссектрисе. Ну… Все равно рано или поздно это придется делать и неоднократно. Потренируюсь.
Дежавю, натуральное дежавю. Опять дверь отсекает меня от коридора, опять я мнусь на стуле перед учителем.
– Ну, Андрей, рассказывай, – она оживленно наклонилась ко мне и чуть ли не облизнулась от предвкушения.
– Эээ… – начал я, – собственно… Пошло. Само. Вот.
– Содержательно, – кивнула она с усмешечкой. – А дальше?
Я потеребил нос.
– А дальше Паштету помогал. Он нормально сдал и перешел в девятый, а я за пару недель закончил школьную программу и взялся за матан. Вот.
– Ага, – понятливо кивнула она еще раз. – Но между матаном и функциональным анализом есть небольшая дистанция. Во-о-от такусенькая, – она свела большой и указательный пальцы почти вплотную и внимательно посмотрела на меня левым глазом сквозь образовавшуюся щелку. – Семестров на пять.
– Ну, а что там такого? – прикинулся я валенком. – Матан, дискрет, урмат, дифуры… Да и я по верхам иду, бессистемно, для общей эрундиции… И целое лето было… И полсентября…
Она выслушала меня, помолчала.
– Ну да, ну да, – покивала, словно соглашаясь. – Но я себе это плохо представляю. Точнее, совсем никак не представляю. Ну-ка, разложи косинус в ряд Тейлора.
– Да не вопрос, первый семестр… – оживился я и набросал ответ. – Вот… Сходимость плюс-минус бесконечность.
– Так-так… – она с азартом нависла над тетрадью. – А если заменить косинус на натуральный логарифм от один минус икс квадрат?
– Эээ… – я призадумался, рассеяно шаря взглядом по темно-коричневой доске за ее спиной, – от минус единицы до единицы.
– В уме?! – всплеснула она руками.
– А что сложного? Ближайшая и единственная особая точка в пространстве комплексных чисел для логарифма – ноль. Достигается при икс равном единице. Отсюда область сходимости ряда вокруг нуля равна единице.
Биссектриса ошалело покосилась на меня, потом что-то прикинула про себя и покачала головой:
– Ну, можно и так… Или пойти другим путем: производная разлагается в геометрическую прогрессию, сходящуюся при модуле икс меньше единицы.
Я на пару секунд прикрыл глаза, соображая, потом согласился:
– Да, так тоже можно, ведь дифференцирование-интегрирование не меняет радиус сходимости.
– Мда… – она неторопливо изучила меня серьезным взглядом. – И когда у тебя это прорезалось, говоришь?
– В смысле, когда математика стала интересной? – ход ее мысли мне не понравился. – Весной, когда стало известно, что два класса сливают. Чтоб Паштету объяснить, сначала надо было сначала самому понять. А понимать оказалось неожиданно интересно и красиво.
– И английский у тебя тогда же изменился… Эля рассказывает регулярно, – она изучила взглядом мою макушку и огорченно покачала головой. – Каким же местом ты, Андрюш, ударился? Эх… Научиться бы так прицельно бить… Да я бы работала, не покладая рук! На выходе из школы с дубиной! Никто бы не ушел обделенным!
Я захихикал, представив.
Она пригорюнилась:
– Уходить в матшколу будешь? В двести тридцать девятую?
– Ни-ни-ни, – ужаснулся я. – Я на пару лекций на матмех сходил. По книгам быстрее темы понимаю. Так что – самостоятельно. Побуду какое-то время математическим дилетантом.
– Смотри… О! – встрепенулась она. – Я могу во Дворец Пионеров тебя сосватать, там кружок сильный, Сергей Евгеньевич Рукшин ведет. Подумай. Читать книги мало, даже если каким-то чудом тебе удается их понимать. Математика – это единственный предмет, который развивает мозг путем решения задач.
Я помолчал, соображая. Права она, права… Как же мне из-под этой правоты вывернуться?
– Понимаете, Светлана Павловна, боюсь я «спортивной математики». Они ж в кружках натаскивают на Олимпиады. Это – специализация, а я не хочу заужаться уже сейчас. Я готов в Олимпиадах участвовать. Но специально к ним готовиться – увольте. Да и почитал я в «Кванте» задачи прошлых лет… Они мне в основном по силам.
– На районную тебя записываю? – вычленила она главное.
Я обреченно вздохнул и махнул рукой:
– Пишите…
Суббота, 17 сентября 1977, утро
Ленинград, Измайловский пр.
Утром, в тот небольшой промежуток времени, когда родители уже ушли на работу, а я еще нет, извлек припрятанный в развалах журналов листочек и еще раз пробежался по списку. Швейная машинка дает вполне себе нормальную строчку. Теперь нужен материал для задуманного. И я накрутил телефонный диск.
– Квартира Сергеевых? Доброе утро, а Ваню можно?
В трубке раздалось удаляющееся пошаркивание, затем где-то вдали что-то забормотали, и вот мой торговый агент бурчит недовольное «аллё».
– Гагарин, привет.
– Привет… – голос его напрягся. – Кто это?
– Ммм… Москвич весенний, «Балканы», – я делаю паузу, дожидаясь, пока информация продерется сквозь еще сонные Ванюшкины извилины. – Вспомнил?
– А! Ага! – неподдельное оживление на том конце провода. Ну да, комиссию он тогда получил знатную, да еще и в ресторане откушал. – Надо что?
– Так точно, – бодро откликнулся я, – ты сегодня на пост заступаешь? Дело есть.
– С обеда буду… Даже чуть раньше, часов с двенадцати, – с готовностью отрапортовал он.
– Отлично, – обрадовался я, – давай так… Я где-то в два – два пятнадцать к Думе подгребу, будь в пределах видимости, oкей?
– Может, что заранее подготовить? Ты скажи, я пройдусь пока.
– Эх, Гагарин, Гагарин… – с укоризной протянул я и добавил мечтательно, – в армию бы тебя отдать. Причем в войска связи.
– Это зачем? – растерялся он.
– Да чтоб назубок выучил правила радиообмена при общении по открытым линиям.