— Вальс! — крикнул Рацкевич. — Ульяна, Арбузик! Дайте классу!
Арбузов — вальс? Паноптикум-абсолют.
Ульяна танцевала тяжело, медленно, вращалась вроде бетономешалки, Арбузов прыгал вокруг, не доставая, короткий. Временами Ульяна его прихватывала, и Арбузов на мгновение оказывался в воздухе, ножками болтал. Офицеры ревели в восторге, стреляли шампанским, аплодировали, кричали «ура» и «давай».
Максим глянул на Пашу, ужели и этому в кайф, этот-то вроде другого теста. Нет, заливается, как дитя от погремушки.
— А теперь — нашу новую! — завопил Рацкевич, выхватил пистолет, пальнул в потолок.
К Празднику по заказу песенники из Творческого Союза дали новую хорошую песню.
Песня грянула. Слова знали все — Рацкевич обязал выучить специальным приказом.
Если ты встретился с бешеным псом, В пса стреляют. Если змея заползла в твой дом, Гадину убивают. С немцем кровавым как быть с врагом? Люди советские знают!Ритм сменился, но чета Арбузовых приспособилась и к новому, только Арбузов теперь вертелся, а Ульяна скакала.
Штыком его, заразу, Да так, чтоб заорал! Чтоб вывалился сразу Тот хлеб, что он сожрал.И особо громко:
Чтоб вывалился сразу Тот хлеб, что он сожрал.Рацкевич шустро перемещался, размахивая стволом, заглядывал в рты, все ли поют.
Всех. Белобрысых, и черных, и рыжих. Толстых и тонких — всех истребим. Смертью грозишь нам, поганец! Умри же! Пуля просвищет. И меньше одним!И снова вальс:
Узнай, что значит русский гнев. Мы не Париж, не Дания. И, вся от страха побелев, Ты будешь выть, Германия. Ты будешь в горе косы рвать, Метаться на ветру, И немки подлые рожать Не смогут немчуру.Максим слова знал нетвердо, недооценил как-то спьяну серьезности приказа, но последние строки запомнил хорошо. Немудрено, выразительные:
И немки подлые рожать Не смогут немчуру.Максим вспомнил попадающее в лад «сегодня будем вас бомбить, а завтра хоронить».
Пройдем великою грозой. Дыхнем дыханием зимы. И над немецкою слезой Смеяться будем мы.Рацкевич пролетел мимо, Пашу на ходу ткнул стволом под ребра от полноты чувств так, что тот искривился напополам.
Будь им земля могилой! Край мой не покорить! Дай нам, о, Родина, силы Бить! Бить! Бить!«Бить-бить-бить» сбисировали еще много раз. Угомонились, наконец. Максим пошел поздороваться с Рацке-вичем.
— А, ты, сикамбр лядащий! Тихо пел, падла! Коньяку ему, живо… Давай, выродок, с праздничком! Не-ет, целиком, целиком! Весь стакан! Вот, это по-нашему, по-ленинградски, сука! Еще стакан ему…
Максим с ужасом обнаружил, что стакан вновь полон, но тут, на счастье, начальника унесло дальше.
У туалета Максима столкнулся со Здренко, тот шел, как уже однажды, шатаясь и с алыми глазами, из которых чуть не лучи по темному коридору шаяли. Налетел на Максима.
— Фил Филыч, что с вами?
Тот не узнал, отодвинул с пути, а точнее — прошел как сквозь, бросил в сторону загадочное: «Они опять делали это».
Которое это?
Шоу уродов.
Рацкевич набрался сверх всяких зюзь, сшибал столы и сотрудников, палил в окно. Оставалось надеяться, что упадет и уснет. Нет, порох еще играл в пороховницах, заставил порученца снять брюки и трусы, засунул ему кой куда цветок розу, приказал кукарекать.
Максим счел за благо улизнуть незаметно.
Ночью еще в одиночку догнался, грамм 250, заснуть не мог, ходил по комнате, рисовал в воображении диковинные картины.
На Дворцовой, допустим, можно построить лабиринт. Такой, чтобы из группы запущенных посетителей один точно сгинул. Пожранный чудищем-монстром. Нет, чудища не надо, город будет пустой, туристы только на вертолетах.
Ловушка. Разверзается булыжник в одном месте вдруг под тобой, и бздык. Остальные даже не видят, куда делся, но знают, что минус один — всегда. Играют-риску-ют, идут в лабиринт, большие деньги платят за острые ощущения.
Или вождь — Гитлер там, или Сталин, кто войну выиграет — в приказном порядке отправляет граждан в лабиринт рисковать. Методом жребия со всего населения раз в месяц набирается десяточка-дюжинка: добро пожаловать в град-призрак пободаться с фортуной. Чтобы не расслабляться после победы, в тонусе нацию держать.
Точно… Можно ведь весь город в таких ловушках! Чтобы приехало дюжина. А выжило трое, зато троим этим уважуха и денег пожизненно и с избытком.