И я немедленно узрел чудо. Тётя в окошечке преданно заулыбалась, превратившись из рыбы-тучи в рыбу-солнце
— Конечно, конечно, господин Накамура. Все будет сделано, господин Накамура.
У меня отняли заявление, в котором я успел вписать только свое японское ФИО, а этот самый Накамура сцапал меня за локоть.
— Пройдемте в мой кабинет, — предложил он вроде бы вежливо, но при этом таким тоном, что сразу становится понятно: с таким дядей лучше не артачиться. Неполезно артачиться с таким дядей.
Мы зашли в лифт, и я вот нисколько не удивился, когда дядя нажал на кнопку двадцать второго этажа. Высоко сидит, далеко глядит. В Японии это тоже часть корпоративного этикета. Чем выше должность, тем выше этаж.
— Итак, вы можете обращаться ко мне господин Накамура, — сообщил дядя.
— Масима Каратоси, — на этот раз я сразу представился японским вариантом произношения своего имени.
Накамура снисходительно кивнул, будто и сам прекрасно осведомлен, кто я такой, откуда появился и что здесь делаю. По спине пробежал неприятный холодок. А вдруг и правда знает?
Выйдя из лифта, мы попали в большой зал, в котором работало наверное больше сотни сотрудников. Увидев Накамуру, все как один подскочили, синхронно согнувшись в очень глубоком поклоне. Накамура небрежно махнул кистью, разрешив сотрудникам вернуться к работе, и провел меня через весь зал в кабинет.
— Я, господин Каратоси, являюсь главным секретарем Киотского подразделения Техиро-групп, — сообщил он, когда мы уселись в кожаных креслах, — Работа секретаря хоть и рутинная, я бы даже сказал нетворческая, но ответственная. Документооборот — это кровеносная система корпорации. Оставаясь в тени руководства, секретарь должен поддерживать бесперебойное движение документации. А в такой крупной компании документов очень много. В одном только Киотском отделении подписывается полтора десятка документов в минуту. Подчеркну, важных документов. Но и мелочевкой мы тоже вынуждены заниматься. Кто-то же должен выписывать пропуска, оформлять допуски…
— Я вас понимаю, господин Накамура. В Советском Союзе должность, подобная вашей, называлась секретарь обкома партии. Фактически, это человек, без которого не принимаются никакие важные решения в регионе.
— Приятно иметь дело с молодым человеком, знающим историю и умеющим проводить аналогии, — похвалил меня Накамура, — Но мы в Японии, а не в Китае, уж тем более не в Советском Союзе. Вся полнота власти принадлежит совету директоров.
Так я и поверил. Товарищ Сталин тоже очень скромно сидел за старым шатающимся секретарским столом, и как всем тогда казалось, просто бумажки перебирал. А потом, когда подгреб под себя власть в партаппарате, дергаться было уже поздно. Однако, мне пока другое непонятно. Зачем такая большая шишка как Накамура, притащила меня в свой кабинет?
Сам Накамура, похоже, вполне понимает мои затруднения. Смотрит на меня выжидательно, будто ждет вопросов. Но нет уж, извините. Я лучше помолчу. Лично у меня только одно объяснение своего присутствия в этом кабинете, товарищ Накамура будет меня вербовать. Облегчать задачу товарищу Накамуре я не собираюсь.
— Вы очень хорошо говорите по-японски, господин Каратоси, — начал он, прервав затянувшуюся паузу.
— Спасибо, моему учителю в Санкт-Петербурге было бы лестно такое услышать, — не говорить же ему что язык в меня запихнула магия.
— И все же, господин Каратоси, новичку, тем более иностранцу, у нас очень трудно пробиться.
Я неопределенно кивнул, догадываясь, что сейчас Накамура начнет предлагать банку варенья и корзину печенья. И не ошибся.
— Если у вас возникнут трудности в адаптации, если будут обижать, без обиняков обращайтесь ко мне, — он протянул мне визитку. — Помогу разобраться и поддержу. Новому человеку в корпорации всегда нужны друзья, верно?
Когда Накамура говорил, его голова чуточку отклонялась вперед и в сторону, а тело делало плавное движение в противоположном направлении, словно он был немножко змеей.
Это было немного… пугающе.
— На медведя я, друзья, выйду без испуга. Если с другом буду я, а медведь без друга, — процитировал я слова из песни.
— Ну вот видите. Сами все понимаете, — заключил Накамура.
Он удовлетворенно улыбнулся, обнажив крепкие, но темноватые по меркам европейцев зубы с чрезмерно выдающимися клыками и подал мне руку для прощального рукопожатия в европейской манере, что я, видимо, должен расценить как знак уважения к тому, что я не японец.