– Чтобы отдать концы, – подхватил Артемов. – Поначалу я подумал, что все шесть аквалангов имели одну неисправность, – это был первый вариант. Второй – в газовой смеси или кислороде присутствовал отравляющий компонент. В заключении медэкспертов я нашел один интересный момент, который исключает механические, что ли, повреждения дыхательных аппаратов. В крови погибших медики не обнаружили следов адреналина. Что говорит о следующем: они умирали, но страха не испытывали.
Ленц повел плечами то ли от неотрывного взгляда подчиненного, то ли от его слов.
– Я поговорил со специалистами из нашего НИИ-17, – продолжал Артемов, – они дали ответ: подобный эффект может дать яд, разработанный в этой же лаборатории еще в 1970 году. Яд имеет совершенно безобидное название: «жасмин». И действует «гуманно», как умерщвление приговоренных к казни посредством смертельной инъекции: сначала вводят успокоительное, потом снотворное, а дальше хлорид кальция останавливает сердце. Причем «наш» «жасмин» не оставляет следов, поскольку задействует естественные наркотики организма. Точнее, активизирует их. Короче, банальная передозировка.
– Я знаю о «жасмине» достаточно, – кивнул генерал. – Это средство разрабатывали для спецопераций. В основном в газовой модификации. «Жасмин» не вызывает паники – в этом его главное преимущество. Даже возбужденный человек моментально успокаивается, расслабляется, засыпает, а потом умирает. Противоядие одно: вовремя введенная доза адреналина. И то этот антидот помогает не всем и не всегда. «Жасмин» состоит на вооружении российских спецподразделений.
– Возможно, ты прав, и к «экипажу-97» применили именно «жасмин». – «Однако, – подумал начальник военной разведки, – этот факт не сужает круг поисков. „Жасмин“ используется различными спецподразделениями – ГРУ, ФСБ, МВД».
Ленц коротко ответил на телефонный звонок и продолжил беседу.
– Считаешь, закачали газ в дыхательные аппараты? – предположил он.
Артемов не согласился с шефом.
– Думаю, сначала в баллон с газовой смесью: возиться с каждым аквалангом долго – а значит, и рискованно, и неудобно. К тому же для этого необходим компрессор, поскольку разница в давлении у небольшого баллончика – я имею в виду стандартную упаковку для спецсредств – и баллона с газовой смесью велика. А после заправки аппаратов газ из баллона был выпущен – вот и все. Никаких следов не осталось. Если куратор отвечал за техническое оснащение, в чем я сильно сомневаюсь, – то уничтожил следы сразу же после заправки аппаратов. Но он не мог быть эксплуатационником, поскольку формировал экипажи – факт нами почти доказанный. Так что, скорее всего, сделал это позже, уже после устранения исполнителей. А техник, сам того не зная, вместо нитрокса закачивал в акваланги ядовитую смесь.
– Кто тебя консультировал по этому вопросу?
– Капитан первого ранга Ранеев, – назвал полковник имя сотрудника оперативного управления.
– Хорошо. Нам осталось выяснить, кто в «Дельте» комплектовал экипажи, кто стоял за распределением очередности практических занятий под водой, и через него выйти на заказчика.
– Неплохо было бы. Да и материалы по возбужденному делу не мешало бы посмотреть. Насколько я знаю, теракт в Генпрокуратуре «завис». Кому мешал Максаков?
– А может, начальник Главка МВД по Южному федеральному округу генерал Шестопалов? – подсмотрел в сводке Ленц. – Или просто два военных вертолета – лакомый кусок для террористов. Я посмотрю, что смогу сделать. Пока ни милицию, ни Генпрокуратуру, ни тем более ФСБ напрягать не будем. Поглядим, что у нас будет вырисовываться, какая фигура выплывет. По большому счету не важно, какие цели она преследует, более существенно, какие средства использует. А это спецназ ГРУ. – Брови генерала сошлись к переносице. – Короче, какой-то мудрозадый поимел всех нас. В учебном центре, считай, в колыбели. Согласен?
– Да, – кивнул Артемов на меткое сравнение начальника ГРУ.
– И все же: если речь идет о чем-то непонятном, как в нашем случае, – значит, она идет о деньгах. Умные люди, эти мудрецы. На чем мы остановились?
– На кураторе.
– Мне кажется, что его постигла участь экипажа.
– Не думаю.
– Вот как? Почему?
– Потому что это перебор, Игорь Александрович. Ликвидация куратора породила бы цепь событий, а так гибель курсантов – лишь одно-единственное звено. В противном случае несчастный случай переставал быть таковым. Что не входило в планы разработчика операции. Так что куратор жив. Я так думаю.
– И все же. Что-нибудь слышал о несчастных случаях среди офицеров и инструкторов «Дельты»? Ну, спустя какое-то время после ЧП: год, два…
– Я слышал о несчастном случае с лаборантом НИИ-17, – как ни в чем не бывало сказал Артемов. – Некто Евгений Дудников. 27 сентября 1997 года он попал в автокатастрофу. Погибли трое: он, жена и его теща. Спустя ровно месяц после диверсии.
– Да, в твоей сказке партизаны становятся все жирнее… Давай-ка заслушаем твоих людей. Сначала одного, потом другого.
Человеку, вошедшему в кабинет начальника военной разведки, на вид было двадцать семь – двадцать девять лет. Он был одет в светлый пиджак, темные отутюженные брюки («стрелки – пальцы обрежешь», – заметил Артемов) и коричневые туфли. Он вытянулся в струнку при виде «четырехзвездочного» генерала с орденской планкой в четыре ряда на кителе и человека лет сорока в гражданской одежде, пересевших на диван. Он давно уволился в запас, его карьера военного прервалась, когда в сентябре 1997 года закрыли «Дельту», а курс распустили.
Он кашлянул, поднеся кулак ко рту. Чем напомнил Артемову сцену из «Семнадцати мгновений весны»: опознание Штирлица «больным пареньком», стоявшим в охранении недалеко от разрушенного дома радистки Кэт и ее мужа Эрвина. «Вот сейчас этот парень попал „в одно из мгновений“, – незаметно улыбнулся полковник. – Видит перед собой не российского генерала, а начальника гестапо». Он скосил глаза на Ленца: тот сидел, на взгляд Михаила Васильевича, с малость глуповатым лицом, действительно, как на очной ставке или опознании, не зная, что услышит. Просто ждет. Неодолимо тянуло встать, подойти к «чахоточному» и сказать, указав на Ленца-Мюллера: мол, он свой человек – Герой России, правда, но не сделал ничего дурного, просто мы так – от делать нечего – развлекаемся.
– Представьтесь и присаживайтесь, – попросил генерал суховатым голосом.
– Старший сержант запаса Николай Реутов! – по-военному четко отрапортовал гость.
– Присаживайся, Николай, – повторил Ленц, переходя на «ты». – И разреши пару-тройку вопросов. В 1997 году ты был зачислен на курс спецподготовки.
– Так точно, товарищ генерал армии!
– Да не ори ты, господи боже мой! Ты ж не в казарме! Называй меня по имени-отчеству: Игорем Александровичем. Что можешь сказать о погибшем экипаже? Помнишь тот случай?
– Так точно, Игорь Александрович!
«Господи…» – простонал генерал, чувствуя зуд в ушах. Кроме хозяина, в этом кабинете никто так не орал.
– Я подскажу направление: чем он отличался от остальных? От экипажа, в котором был ты? Сразу не отвечай, немного подумай.
Было видно, что сержант не может сосредоточиться, находясь в столь высокой компании. Он вошел в кабинет, на двери которого не было (как и во всем «Аквариуме») вывесок или табличек, гадал, наверное, кто перед ним. Разгадка была немного размытой: кто-то из высших чинов самой секретной и закрытой из разведок мира. Этот простой смертный боялся подумать, что находится в компании самого высшего чина ГРУ. А Ленц и не думал хоть на секунду оставлять сержанта один на один со своими мыслями: ну, там, подойти к стене, поглазеть на карту, подозвать подчиненного, потыкать куда-нибудь пальцем… Генерал сидел все в той же позе группенфюрера и неотрывно смотрел на сержанта, на его взволнованное лицо и вспотевшие ладони, которые тот нервно потирал.
– Слушаем тебя, Николай, – наконец разрешил Ленц. Именно разрешил, наверняка зная, что сержант без приказа и рта не раскроет.