— Да, это верно. Силы еще понадобятся…
— Знали бы Вы, с какой болью в сердце покидаю я Туркфронт… Столько всего здесь пройдено… Кстати, ничего не слышали, куда меня собираются перебросить?
— В Крым. Там сейчас очень сложно. Врангель, Деникин… Одним словом, работы непаханое поле. Вы же понимаете, что такой военный специалист как Вы нужен там, где идет война. А там, где установился даже относительный мир, нужны уже политики.
— Надеюсь на Ваш опыт, товарищ Энвер… Да и вот еще что. У нас здесь группа какая-то объявилась…
— Что за группа? — Энвер насторожился и заинтересовался.
— Не знаю. Говорят, что дезертировали с фронта до подписания Брест-Литовска, отсиживались в здешних местах. Но… уж очень все как-то нелепо выглядит. Оружие при них — такого и у немцев не было отродясь. Одеты как-то чудно. Да и сам факт, что они притащились сюда, за тысячи верст от линии фронта, наводит на дурные мысли. Они здорово помогли нам при взятии Бухары, а потому сомнений в их правильности нет. Но есть сомнения в контрреволюции. Командир стал говорить мне что-то ужасающее про Ленина и Сталина, явно какая-то контра… я распорядился посадить его под арест. Дальше его судьба в Ваших руках, но я советовал бы повнимательнее к ним присмотреться. А лучше всего — этапировать в ВЧК.
— Я так и сделаю, товарищ Фрунзе, будьте покойны… — Энвер солгал. Ему было не привыкать. Теперь любопытство глодало его под корень…
Николай Козлов, боец группы Савонина, бродил по Бухаре без дела. Бойцы разбрелись кто куда — все ждали, какое решение примет Ценаев относительно командира, а сам Ценаев ждал встречи с новым эмиссаром Москвы, чтобы попытаться словами убедить его освободить Валерия. Часы ожидания были утомительны для всех — и для Ахмеда, и для бойцов, и для Валерия. И если последний томился в прохладном винном погребе дворца эмира, то подчиненные его бесцельно слонялись по старому городу, убивая время и не переставая удивляться своему странному перемещению в это странное время. Что до Козлова — он до сих пор слабо верил во все происходящее.
Бродя по крепости, дошел он до базара. Остановился, чтобы купить немного фиников — экзотические фрукты, которых в советской Москве 1985 года было не достать, здесь буквально валялись под ногами. Грешно было проходить мимо. Купив полюбившуюся ему еду Пророка (с.а.а.в. с), он присел у арыка, чтобы помыть и съесть пряную ягоду, как вдруг поймал на себе взгляд девушки, тащившей большую корзину фруктов.
Дивная, стройная, смуглая восточная красавица, какой, должно быть, была сама Шахерезада… но в то же время в скромном деревенском наряде и с закрытым лицом. Он не видел лица, но знал, что она ослепительно хороша — когда-то давно он прочитал в одном из журналов «Здоровье», что мужчина формирует представление об облике женщины по взгляду. Сейчас он проверил это на себе. Глядя на него, она смеялась — уголки карих глаз сузились, выдавая совсем еще девчонку, их хозяйку. Он подмигнул ей. Пошел дальше.
Несколько десятков метров спустя, снова почуял на себе чей-то взгляд. Обернулся — снова она. Завидев его, смутилась, засмеялась и спряталась в каком-то узком переулке. Солдат пошел за ней. Большой северный медведь, светлый, синеглазый, с белой кожей — таких здесь сроду не бывало. И темная, смуглая, загадочная и наверняка опасная — тем опаснее, что сама не знает силы своей красоты, — восточная девица. Про них, наверное, поэт сказал: «Они сошлись — волна и камень, Стихи и проза, Лед и пламень…»
По наитию солдат шел за ней. Она ускоряла шаг, то и дело оборачивалась, смеялась, встречалась с ним взглядом и снова ускоряла шаг. То и дело ловя его взгляд, казалось, она не может напиться, налюбоваться им — но, судя по тому, что отводила глаза так же быстро, понятно было, что еще очень боится.
— Стой! — не выдержав, наконец крикнул он ей.
Испугавшись его командного голоса, она припустилась бежать что есть мочи. Но тяжела была ноша — не давала унести ноги. Вскоре она споткнулась и упала, рассыпав фрукты по земле. Паранджа слетела с лица, открывая и впрямь картинную красоту.
— Отвернись! — закричала она.
— Пожалуйста… — Николай смотрел фильм «Белое солнце пустыни», и знал, что восточные женщины очень трепетно относятся к открытию своей внешности посторонним мужчинам. Правда, не понимал почему.
Пока она поправляла паранджу, он собирал для нее фрукты в корзину. Наконец все было кончено. Она протянула руки к своей покупке.