– Не «эй», а Глеб. Запомни, котенок, – его голос хриплый ото сна. – И не сожрал, а продегустировал. Ты вкусно готовишь, мелкая.
– Я могла неделю это есть! – во мне все клокочет, эмоции переполняют. Еще чуть-чуть, и я точно за себя не отвечаю. Прибью скотину!
– Не могла, – он лениво облокачивается на дверной косяк, и его взгляд становится насмешливым. – Он бы испортился. Я спас тебя от пищевого отравления. Можешь не благодарить.
И он захлопывает дверь прямо перед моим носом.
Я стою в коридоре, глядя на закрытую дверь, хватая ртом воздух, и чувствую себя полной идиоткой. Он опять победил. Легко, играючи, даже не проснувшись толком.
Возвращаюсь на кухню, срываю с холодильника его издевательскую записку, комкаю и швыряю в мусорное ведро. Все. Хватит. Разговоры с ним бесполезны. Он понимает только язык силы. Или… язык правил. Только на этот раз правила буду устанавливать я.
Топаю в свою комнату, хватаю лист бумаги со стола, ручку и начинаю писать. Эмоции хлещут через край, превращаясь в строчки на бумаге.
«ПРАВИЛА СОВМЕСТНОГО ВЫЖИВАНИЯ В КВАРТИРЕ»
МУЗЫКА: Прослушивание музыки в наушниках – приветствуется. Прослушивание музыки через колонки с 23:00 до 10:00 – карается всеми видами бытовых диверсий.
ВАННАЯ: Утренние концерты в душе запрещены. График посещения ванной комнаты будет составлен и вывешен дополнительно. Нарушение графика равносильно объявлению войны.
ЕДА: Моя еда – это МОЯ еда. Поедание чужой еды без разрешения приравнивается к воровству в особо крупных размерах (особенно борща!). Наказание – смерть.
ГОСТИ: Ночные гости женского пола, издающие громкие звуки, должны быть обеспечены кляпами. В противном случае, я оставляю за собой право включать сигнализацию или вызывать экзорциста.
ЧИСТОТА: Разбрасывать свои полотенца и прочие части туалета по квартире запрещено. Грязная посуда в раковине дольше часа – повод для вызова санэпидемстанции.
Перечитываю список. Выглядит внушительно. Почти как декларация независимости. С чувством выполненного долга подхожу к холодильнику и с силой пришпиливаю свой манифест несколькими магнитами. Вот так. Теперь это официальный документ. Территория размечена.
Я поворачиваюсь, чтобы с победным видом удалиться в свою комнату, и застываю на месте.
Дверь его комнаты открыта. Он стоит, прислонившись к косяку, скрестив руки на своей мощной груди. На нем уже джинсы и серая футболка, обтягивающая рельефные мышцы. И он смотрит. Смотрит на меня. На его губах играет ленивая, издевательская ухмылка.
– Развлекаешься, котенок?
Глава 4
Будильник.
Мерзкий, настойчивый звук, который врывается в остатки моего сна и безжалостно выдирает меня из теплого, уютного небытия. Я с глухим стоном перекатываюсь на другой бок и накрываю голову подушкой, пытаясь отгородиться от жестокой реальности. Но электронный говнюк на тумбочке не унимается.
Спустя минуту я сдаюсь. Откидываю подушку и, не открывая глаз, шарю рукой по тумбочке в поисках источника звука. Пальцы натыкаются на холодный пластик телефона. Я с силой впечатываю палец в экран, и адская трель наконец-то стихает.
Тишина.
Блаженная, оглушительная тишина. Я лежу неподвижно, прислушиваясь. Уши все еще гудят от будильника, но… посторонних звуков нет. Нет тяжелого рока, который вчера утром чуть не довел меня до нервного срыва. Нет грохота гитар и сатанинского вокала, проникающего сквозь стену. Ничего.
Я медленно открываю глаза. На лице сама собой расползается сонная, но донельзя довольная улыбка.
– Какой молодец, – шепчу я в пустоту. – Услышал все-таки.
Неужели в этом куске ходячих мышц и наглости есть зачатки разума? Неужели мой гениальный план, вывешенный на холодильнике, возымел действие? Приятное тепло разливается по телу. Маленькая, но такая сладкая победа. Я заставила Глеба считаться со мной! Это определенно повод для гордости и хорошего завтрака.
Окрыленная этим открытием, я вываливаюсь из кровати и, шаркая босыми ногами по прохладному ламинату, шлепаю на кухню. Мысли уже рисуют радужные картины: сейчас я сварю себе ароматный кофе, сделаю пару тостов с сыром и буду наслаждаться утром в тишине и покое.
Выхожу за дверь, бросая взгляд на холодильник, где вчера я повесила лист. Список на месте. Но что-то в нем не так.
Я подхожу ближе, щурясь спросонья. И замираю. Кровь медленно начинает закипать в жилах, а триумфальная утренняя эйфория испаряется без следа, уступая место холодной, звенящей ярости.
Напротив каждого моего пункта, выведенного почти каллиграфическим почерком, красовались… рожицы. Маленькие, наглые, криво нарисованные черной ручкой рожицы.