Эдуард смотрел в окно на мелькающие столбы и дома и старался не думать о Зайцеве. О неподвижном теле, на которое смотришь с высоты, зная, что безнадёжно опоздал на доли секунды.
Не думать получалось плохо.
В больнице одержимого в сопровождении рослых санитаров и не менее крепкого врача проводили в отдельный бокс, изрисованный знаками от пола до потолка.
Азамат остался в боксе, пообещав позвонить, как только будут новости.
Когда видящие спустились в больничный двор, Максим сказал:
— Егор, Эд, а давайте зайдём куда-нибудь кофе выпить?
— Мне к Иванычу надо. Отчёт, — покачал головой старший.
— Рабочий день уже кончился, — возразил Кошкин.
— Ладно, — подумав немного, согласился Егор.
Эдуард молча кивнул. Всё лучше, чем сидеть в пустой квартире и пытаться не думать о мертвеце с торчащей из груди арматурой.
В круглосуточной кофейне на стенах висели золотистые гирлянды. Умопомрачительно пахло кофе, и ничто не напоминало о том, что где-то есть одержимые, самоубийцы и монстры.
Эд пил чашку за чашкой, глядя больше в свой кофе, чем на Макса и Егора, но никаких пророчеств в кофейной гуще так и не увидел. Вроде и рядом с коллегами, а не в одной команде. То ли дело со Змеями — душу захлестнула тягучая тёмная тоска. Хоть вой.
Позвонила Вика, сказала, что с вопросами и отчётами закончила, вызвала такси и едет домой спать ближайшие десять часов. Кошкин звал её в кафе, но она отказалась.
Минут через десять позвонили Максиму, и он, извинившись, вышел из-за стола.
Эд поймал на себе взгляд Егора и вдруг спросил:
— Ты не хочешь меня в Б-четыре брать, да?
— Не хочу, — спокойно отозвался старший.
— Почему?
— Потому что команда строится на доверии. Ты когда собирался рассказать о своей банде?
Змеи не банда.
Нет.
В груди стало холоднее и тяжелее, чем было.
«Есть свои и чужие, Ужик, — улыбнулся из небытия Полоз. — У тебя своих больше нет».
Вернулся Максим.
— Что случилось? — тут же спросил он, нахмурившись.
— Ничего, — пробормотал Эд. — Мне пора.
Он встал, чуть не опрокинув стол.
Одержимые боролись за своё место. А у него, кажется, места нет.
Февраль
25 февраля
7:05. Будильник. Подъём.
Он уснул только в четыре, глядя на круглую яркую луну на фоне неотвратимо светлеющего неба. Проклятый февраль.
Три часа сна плюс гололёд — значит, за руль сегодня нельзя.
Контрастный душ. Комплекс упражнений.
Чтобы взбодриться — чёрный кофе с чёрным перцем на кончике ножа: «секретный рецепт» старшего. Есть не хотелось, но он заставил себя приготовить яичницу с колбасой и бутерброды с сыром.
Он ненавидел вставать рано утром. Особенно по выходным. Но правила есть правила: просыпаться всегда в одно и то же время полезно. Там, правда, было ещё что-то о том, что и засыпать нужно в одно и то же время, но это из области фантастики.
После завтрака и кофе вырубиться прямо за столом уже не тянуло.
Он сходил за телефоном, лежавшим на прикроватной тумбочке, и нашёл номер Валентины Семёновны. Она встаёт рано, так что обычно он начинал выходной с неё.
— Алло, — проскрипел старческий голос, — кто это?
Опять не посмотрела, кто звонит. Предупреждал же, чтоб не брала с незнакомых.
— Здравствуйте, Валентина Семёновна. Это я…
— А, Егорушка! — обрадовалась бабушка, даже голос будто помолодел. — Здравствуй, дорогой мой, здравствуй!
— Я к вам заеду через полчасика?
— Конечно, приезжай.
— Что привезти?
— Да всё есть, касатик. Себя привози, — рассмеялась Валентина Семёновна.
— Хорошо. Скоро буду.
Если «всё есть», значит, соседка вчера сходила в магазин и купила молока, яиц, хлеба и масла. За крупами, мукой, макаронами, чаем и бытовой химией Егор возил Валентину Семёновну сам раз в полтора-два месяца. Старушка почти не выходила из дома, отваживаясь выбираться «в люди» только в компании. Раньше внука, теперь — Егора.
Стоило подумать о Никите, как ежеутреннее тошно превратилось в невыносимо. Чёртов февраль.
Егор быстро собрался и вышел из дома. Любимые чужой бабулей эклеры можно будет купить в кондитерской возле её дома, а пока на остановку. Он быстро зашагал в нужную сторону, мысленно кляня себя за то, что надел куртку, а не пуховик. Совсем отвык от пешей жизни.
Неделю назад ударили морозы, и город за ночь выстывал до ледяного звона. Промёрзшие деревья через одно тонкими узорами накрывали выползшие из-под земли полупрозрачные инейцы: смотрится красиво, но по теплу деревья начнут трескаться и хиреть. Куда только комитет городского хозяйства смотрит?