Пожав плечами, я пробормотал:
— Через КПП.
Нарядчик опять осклабился.
— И о чем же собираетесь писать?
— О жизни в колонии.
Из горла нарядчика вдруг вырвался неприятный короткий смешок. В углу нарядной стояла ширма, за которой все время что-то двигалось. После смеха нарядчика ширма опять зашевелилась. Взмахнув руками, нарядчик вдруг резко ткнул пальцем в какую-то книгу на своем рабочем столе:
— Вот здесь уже давно все написано.
Указанное издание оказалось словарем уголовной лексики с подписью на внутренней стороне обложки: «Ефрему Леонидовичу для расширения и без того широкого кругозора в этой области».
— В свое время эту занятную книжку мне подарил прокурор области, — пояснил нарядчик. — Разве мог я тогда предположить, что уголовный жаргон придется изучать не по книге. А на строгом режиме. Сменив костюм на робу с биркой.
Как оказалось, Мурашов занимал должность помощника прокурора в одной из районных прокуратур в Забайкалье. Однажды к нему пришли «лица в штатском» и предложили поехать вместе с ними.
— Они показали мне свои красные корочки, проводили в машину и отвезли в следственный изолятор.
Неделю его держали в одиночке, а когда решили перевести в общую камеру, приготовили «сюрприз».
— В камере находилось двадцать два человека. Среди них замечаю несколько знакомых лиц, начинаю перебирать в памяти, где же раньше встречал их… Как вдруг — гром среди ясного неба! — отчетливо сознаю, что троих заключенных в свое время я сам отправил в тюрьму, — сказав это, Ефрем морщится, словно от зубной боли. — Все трое — бывшие милиционеры, которых я самолично арестовывал. Ситуация?! Ну, думаю, двум смертям не бывать…
Первое, что он услышал, было:
— Раздевайся!
Замешкавшись, он стал блуждать взглядом по сокамерникам. Пытаясь разглядеть в их лицах серьезность намерений. Как вдруг услышал новый приказ:
— Трусы тоже не забудь снять!
Потом один из заключенных подбежал к нему и стал внимательно оглядывать с головы до ног.
— Все чисто, вшей нет, — подытожил осматривавший.
Новичку разрешили одеться.
…Скомкав мысли, Ефрем смотрит в окно, за которым — гнетущий пейзаж колонии. Серые стены, подпирающие такие же серые крыши. Полоска асфальта вдоль выбеленного забора.
— Кто знает, как поступит в той или иной ситуации, — медленно произносит он, отворачиваясь от окна. — Вон Леха в первый день чуть драться не полез… Алексей! Расскажи журналисту про свой первый тюремный день.
За ширмой опять началось движение. А потом раздался приглушенный голос:
— Чего рассказать-то?
— Да ты выйди сюда, Алеша, — позвал Мурашов.
У бывшего спецназовца Алексея есть орден Мужества, привезенный с чеченской войны. Сообщив об этом факте, Мурашов счел нужным пояснить:
— Судья сказала ему на суде: «Ты привык убивать на войне! Ты стал убивать и потом, вернувшись домой!» Верно, Алексей, привык ты убивать-то? — последние слова Мурашов произнес с особенной интонацией, очевидно, намекавшей на какой-то прежний разговор.
— Но это же не так, — из-за ширмы выглядывает высокий и скуластый парень, подходит к столу, и в подтверждение слов припечатывает к столу тяжелый кулак. — Не так все было…
— У всех не так, — миролюбиво поддакивает Ефрем.
Его напарнику сидеть в зоне двадцать лет. Отвлекая от мыслей, клином осевших в мозгах, Ефрем переводит разговор на другую тему.
— Ты лучше вспомни, как тебя встретили в СИЗО. Вшей искали?
— Искали.
— Ну?
— Чего «ну»?
— Как искали?
— Да никак.
Мурашов уже начал выходить из терпения.
— Ты не темни, Алексей, ты же мне рассказывал. Значит, когда тебя втолкнули в камеру и закрыли за тобой дверь, ты услышал разговор двух зеков. Верно? О чем они говорили?
— Один сказал другому: «Пробей новичка!»
— Камера была большая?
— Нары в три ряда…
— Что было дальше? — не унимается Мурашов.
— От стены отошел какой-то человек. И пошел на меня.
— Ну а ты что?
— Я подумал, что сейчас будут насиловать. И принял боксерскую стойку.
— Во как! — Ефрем с неподдельным восхищением посмотрел на бывшего спецназовца, потом повернулся в мою сторону. — Ну откуда же ему было знать, что на блатном жаргоне слово «пробить» означает «проверить»?
— На меня тут же закричали: «Ты чего, мужик?», — пояснил Алексей. — Понятное дело, что драться со мной никто не собирался.
— Так это ты только сейчас понял? — с иронией переспросил Мурашов, и даже присвистнул. — Плохи твои дела, Леха, плохи. Для такого тормоза, как ты, время в колонии покажется вечностью.