— А вообще-то я ни в чем не раскаиваюсь. Коснись сейчас, я бы, не задумываясь, все повторил. Знаете, сколько мы взяли денег? Там хватило бы на пол-«Мерседеса». И главное, что я все просчитал — мы не должны были попасться… подельник, дурак, сдал.
Сделав паузу, Павел с шумом втянул в себя воздух, обвел помещение злым, помутневшим взглядом, и вдруг выдал:
— А посадить в тюрьму можно любого человека. Даже вас! Вот вы сейчас сидите здесь, беседуете, а я потом пойду и скажу, что вы пронесли в зону наркотики. И вам «докажут», что это так.
Еще раз оглядев помещение, он продолжил тему:
— Это жизнь. Раньше в милиции как работали? Мозгами. А сейчас? Кулаками!
Сжав пальцы в кулаки, он посмотрел на эти аргументы доказательной базы.
Молчавший до сих пор Мурашов усмехнулся, провел ладонью по голове, приглаживая волосы, и проговорил, глядя на Павла:
— В 1991 году приняли закон, запрещающий получать пенсию работающим пенсионерам. Взамен в милицию пришел всякий сброд, которому доверили закон.
— Вот именно, — поддакнул бывший оперативник, — раньше ветераном считали того, кто прослужил десять лет, а сегодня уже через два года стажа сотрудника называют старослужащим.
— Не в этом дело, Паша, — решительно продолжил нарядчик. — Раньше человек шел на работу и думал, как ему принести пользу обществу, а сегодня подходит с иной меркой: какую выгоду он сможет иметь от своей должности.
И уже взглянув в мою сторону, Мурашов пояснил:
— Вот у нас тут сидит один бывший следователь, он брал взятки «Крузерами», и еще поучает, чем нужно брать — не деньгами, а сразу машинами, словом, новый русский следователь… И таких много.
Разжав кулаки, Павел многозначительно произнес:
— Сотрудники правоохранительной системы — это тоже преступники. Которые еще не попались.
Мурашов неопределенно хмыкнул:
— Погоны к плечам не гвоздями прибиты… А? Как думаешь, Паша? Тяжело тебе в зоне отбывать срок?
— Все познается в сравнении, Леонидович. Я — осужденный, а наши охранники — свободные люди. Давай о них поговорим… Чем они лучше зэков? В чем они свободнее? Ладно, я — встаю с подъемом, ложусь по отбою, я так делаю по приговору суда. А он, охранник, после смены идет домой, ну, пообщался с семьей, а что дальше… дальше — ночь, утром — опять зона, он тоже живет по расписанию. Я это к тому говорю, что сотрудник колонии такой же несвободный человек как зэк. Если повезет, я когда-нибудь выйду отсюда, а он — никогда…
— Ты не перегибай, Павел, — досадливо оборвал нарядчик. — Одно дело — сидеть в зоне, другое — работать в ней. Тебе за то, что сидишь, платят? Нет. А ему платят… Вопрос же в том, что зарплата не такая большая и не всегда регулярная. Вывод? Сотрудник зоны может быть неудовлетворен своим социальным положением. А это значит, что от своей должности он тоже может искать выгоду, о чем я уже говорил. Он идет к осужденному и просит, например, отремонтировать ему обувь. Понятно, что в зоне есть обувной цех, зэку нетрудно выполнить — он соглашается, ремонтирует. Офицеры тащат обувь из дома, не сознавая, что они уже попадают в зависимость от осужденных, не напрямую, а косвенно. Выступают в роли просителей. Зэку это льстит, он понимает, что может воспользоваться этим, тоже о чем-нибудь попросить. А тому неудобно отказать, это уже неуставные отношения. Тьфу, ты, прости, Господи, за державу обидно! Когда сотрудник колонии идет за зэком и несет его баулы. И такое бывает! Но вот о чем я подумал: при хорошей и регулярной зарплате разве пошел бы сотрудник в зависимость к зэку?
На пороге показался дневальный.
— Ну, что, поговорили? Кого-нибудь еще пригласить? — немного замешкавшись, он предложил очередного кандидата на собеседование. — У нас тут сидит бывший преподаватель из Ленинграда. Одно время работал в Америке. Потом вернулся в Россию и устроился в милицию. Интересный человек, дает осужденным частные уроки английского языка… могу позвать?
— Если тот согласится, — подсказал нарядчик.
Через несколько минут в помещение зашел тщедушной внешности, совсем невысокий молодой человек и сразу ввел меня в курс дела.
— Девятнадцать лет сроку. За убийство. Убил чиновника городской мэрии, я его… затоптал!
— В каком смысле?
— Мы изрядно выпили — я работал в мэрии переводчиком — он просто валялся, пьяный, на полу, я его запинал до смерти.
— Зачем?
— А у меня негативное отношение ко всем этим сексуальным меньшинствам, их надо вешать на первом суку. Он был одним из них.
— Почему же вы с ним пили? Если так ненавидели.