— Это уже другой вопрос. Там пить больше не с кем.
— Где, в мэрии?
— И в мэрии тоже. Я работал одновременно в мэрии и университете, преподавал американскую литературу, так половина студентов у меня были педерастами, детки богатых родителей… они даже ездят на каникулы в Швецию и регистрируют там свои однополые браки.
— Неужели в Санкт-Петербурге так много «голубых»?
— Очень много, считайте, полгорода.
— И что, всех нужно убивать?
— Я же говорю — был пьян. На суде у меня был адвокат из международной амнистии. Мои друзья из Америки…
— Из Америки?
— Да, я четыре месяца преподавал в Бостоне шекспироведение.
— И что дальше?
— Я вот и говорю, что мои друзья из Америки приехали на суд, пытались защищать меня. Оказалось, бесполезно. Девятнадцать лет за убийство «голубого»! Впрочем, меня не волнует, что посадили. Срок большой — вот что волнует. Я был не готов к такому сроку. Вот если бы раньше меня посадили, я бы не удивился.
— Почему?
— Потому что раньше я работал в милиции, был оперуполномоченным. И тогда, в милиции, я был готов сесть в тюрьму в любое время. Потому что у меня было три убийства при задержании, каждый раз заводили дело… На мне было уже три трупа, и я готов был сесть. А в этот раз — нет. Случайно все вышло. Неожиданно для меня самого, стечение обстоятельств… Впрочем, я не считаю, что сделал что-то сильно плохое. Жалко другого — время, которое теперь идет впустую. А я хочу работать, преподавать, мне интересно живое общение, я даже написал заявление в школу при колонии, что могу вести уроки английского языка. Оказывается, нельзя. Из РОНО пришла бумага: осужденный не имеет права на преподавательскую деятельность. Странно… в законе на этот счет оговорок нет. Тем более что в суде меня не лишили права на преподавание в будущем. Обращаются осужденные, консультирую их, даю задания. У меня уже тут частным образом образовалась группа по изучению английского. А вообще, знаете, что в зоне главное — быть самим собой. Займешь свою нишу, и тебя никто не тронет. Когда я сидел в СИЗО, ожидал от зоны чего-то ужасного. Оказывается, жить можно.
У меня больше нет вопросов к шекспироведу. Он выходит из помещения.
За стеной играет музыка. Все громче и громче. Кто-то пытается под нее что-то спеть.
— Это в Красном уголке начал свою репетицию вокально-инструментальный ансамбль колонии, — сообщил Мурашов.
И немного подумав, счел нужным пояснить:
— В ансамбле одни большесрочники. Все из десятого отряда. Каждому сидеть в зоне свыше двадцати лет. Свой ансамбль они так и назвали: «Кому за двадцать»! Хотите, зайдем к ним?
Красный уголок отряда оказался достаточно просторным помещением, половину которого занимало не меньше десятка лавок. На второй половине комнаты хозяйничали участники самодеятельного ансамбля. Две гитары, баян. Перевернутая кастрюля взамен ударной установки. И самодельный барабан — обычный тарный ящик, обтянутый целлофаном.
— Чтобы звук сделать, мы в этот ящик опустили динамик, который подсоединили к усилителю, — охотно раскрывает «секрет» чудо-инструмента один из музыкантов-осужденных.
— А что исполняете?
— Самые разные песни: из репертуара Шафутинского, группы «Любэ», что-нибудь патриотическое…
— Патриотическое? В колонии?
Мой вопрос явно задевает осужденного, который не лезет за ответом в карман:
— А вы знаете, все мы люди, все мы человеки. Сегодня я убил, а завтра, может быть, совершу благородный поступок. Я это сделаю…
Замечаю среди «музыкантов» знакомое лицо. С этим осужденным я уже сталкивался в нарядной. Это орденоносец Алексей, который оказался солистом ансамбля.
Направляемся вместе с нарядчиком в коридор. По дороге он вполголоса говорит:
— Сейчас я вам что-то расскажу…
Оставляя убийц в отряде, выходим с Мурашовым на плац — небольшой двор перед дежурной частью. Глядя под ноги, нарядчик возвращается к прежней теме:
— Я вам не досказал, за что меня посадили.
— Вы уже говорили — за взятку.
— Да не-ет, это совсем другая история…
Растягивая в задумчивости слова, бывший помпрокурора проводит ладонью по лбу, как бы проверяя температуру.
— Только в зоне я узнал, за что попал в колонию. Из-за одного коммерсанта, которого сотрудники ФСБ припутали на связях с чеченскими боевиками. Коммерсант отказался сотрудничать с ФСБ, и тогда с него потребовали откупные, которые он отказался заплатить.
— Ну а вы тут при чем?
— У меня были вторая жена и приемная дочь, которой в 1997 году исполнилось двадцать лет. Этот коммерсант был ее женихом. Ему сказали: не заплатишь деньги — посадим в тюрьму отца твоей невесты. Он не заплатил, меня посадили, а потом он пришел к моей жене и покаялся. Оказалась темная история. Сам он чеченец. В Чечне у него остались жена и двое детей. Он уехал в Сибирь, завел свое дело. Познакомился с моей дочерью. Моей жене он, кстати, сказал, что хотел собрать откупные для ФСБ, и даже обратился к чеченской диаспоре в Чите с просьбой собрать такую-то сумму денег…