И он делал ставку на это… ставкой были его собственные жизни, жизни его людей и жизни заложников, которых они пришли спасти.
Курс… курс… Сверившись с компасом, он определил, что ноль-пять-ноль находится там, примерно на восемнадцать градусов левее. Подняв руку над головой, он схватился за клеванты и слегка потянул вниз левый клевант, наблюдая, как выбранная им точка на горизонте разворачивается, пока не окажется прямо перед ним. Чтобы увеличить дальность прыжка HAHO как можно дольше и дальше, поток воздуха через парашют должен был беспрепятственно проходить между двумя створками. Это означало, что ему приходилось держать клеванты в крайнем верхнем положении как можно дольше; каждый манёвр, влево или вправо, стоил ему драгоценной высоты. Стабилизировавшись, он, казалось, снижался со скоростью около шести метров в секунду, совсем неплохо, учитывая, сколько снаряжения он нес. Некоторые другие — Профессор, Мак и Медведь-Кэт — несли гораздо более тяжёлый груз. Он надеялся, что им не придётся сбрасываться.
Поразительно, насколько одиноким он себя чувствовал теперь, когда его свободное падение закончилось и он дрейфовал к земле. «Боевой коготь» исчез, уже затерявшись в ночи. Оглядевшись, он, кажется, разглядел ещё несколько парашютов… хотя большинство из четырнадцати других людей были невидимы, словно угольно-чёрные купола на фоне ночной тьмы. Подняв глаза, он мог, если повезёт, поймать одного из своих людей, когда тот заслонит звезду. Внизу, свечение облаков было таким тусклым, что ему пришлось бы подойти довольно близко, чтобы разглядеть на его фоне силуэт парашюта. Он хотел бы поговорить с ними, а они – с ним. Радиосвязь, конечно, была возможна, и шифровальное оборудование защитит их слова от подслушивающих. Но радиомолчание было нормой. Даже зашифрованные радиопереговоры могли подсказать слушателям, что что-то происходит. Они сохранят рации до начала веселья у цели.
Час спустя, с затекшими от судорог руками, сжимавшими клеванты, и с ноющей спиной от тяжестью рюкзака, тянущегося за ремнём безопасности, он приблизился к облакам, которые неслись на него, словно огромный ворсистый ватный пол. Облачная палуба промелькнула мимо подошв его ботинок, показывая, насколько быстро он двигался. Облака были настолько густыми, что он почти ожидал, что они будут тянуть его за ноги, когда он погружался в них, но ничего не было, кроме внезапной, плотной черноты, которая стёрла звёзды и покрыла его забрало каплями воды, почти мгновенно превратившимися в лёд.
Чёрт! Он ничего не видел… даже высотомер на груди. Отпустив ремень, он поскрёб забрало рукой в перчатке, но и на перчатке был лёд, и ему удалось лишь размазать его. Наконец он поднял руку и отпер забрало, сдвинув его на шлем. Моргая от порыва холодного, влажного воздуха, он взглянул на высотомер.
Тысяча шестьсот восемьдесят два метра… но это было установлено по высоте над уровнем моря. Охридское озеро находилось на высоте 695 метров, так что он должен был быть на высоте девятисот восьмидесяти с чем-то метров — чуть больше трёх тысяч футов. Хотя его падение несколько замедлилось по мере снижения во всё более плотной атмосфере, до приземления оставалось всего около двух минут.
Зрение вернулось к нему с поразительной внезапностью, когда он прорвался сквозь нижнюю часть облаков. До этого момента у него не было никакой возможности понять, держит ли он правильный курс, если не считать довольно абстрактного знания о том, что он держал заданный ему курс ещё до того, как покинул самолёт, снижаясь с постоянной скоростью в пределах известной дальности.
«Проклятье, если геометрия не работает», – произнёс он вслух, когда панорама проплыла перед ним. Конечно, всё вокруг было окутано тьмой, но эта зияющая чёрная пустота внизу была водой, и огни замка плясали на её поверхности в восьми километрах – ну, скажем, в пяти милях – впереди. На севере он видел город Охрид, а за ним – огни того, что, должно быть, было местным аэропортом. На юге виднелись огни других городов, их сияние очерчивало бескрайнюю овальную чёрную гладь озера. Он пролетел почти шесть миль на расстояние пятнадцати миль, и его целью было озеро семь миль в ширину и пятнадцать в длину. Приземлившись в более чем сто квадратных миль воды, он снижался почти точно по цели, почти точно посередине озера.
Извиваясь в сбруе, он искал других «морских котиков», но никого не увидел… неудивительно, учитывая ночь, их одежду и то, что они наверняка немного рассеялись во время спуска. Подняв руку к плечу, он включил стробоскоп. ИК-капюшон был снят. Хотя и было возможно, что кто-то на берегу мог увидеть пульсирующую вспышку света, шансы были невелики на расстоянии больше мили или двух, и в любом случае наблюдатель вполне мог решить, что он наблюдает за самолетом. Мердок снова посмотрел налево и направо. Вот! Мигающий красный свет, и не очень далеко, хотя расстояние ночью было практически невозможно оценить. ДеВитт летел параллельно Мердоку к северу и чуть ниже. Мердок плавно слегка опустил левую клеванту, спуская парашют на сходящийся курс с другим.