известного автора могло считаться сенсацией.
Первая реакция - бурная радость. И... оторопь. Ну и что? Рекомендация
САМОГО Кожинова полгода валяется в издательстве, и никакой реакции.
Можно представить, как «стояла бы на ушах» литературная Пермь, на-
пиши Кожинов такое о ком-то другом! Но зачем эта рецензия нам здесь,
дома? Повесить на стенку? Хвастаться перед знакомыми? Она была на-
правлена по адресу - издателям.
В начале января 1982 года в редакцию газеты «Молодая гвардия» при-
шел запрос - послать на учёбу в Высшую комсомольскую школу журна-
листа. Выбор пал на меня. Я сначала хотела отказаться: много работы,
маленькие дети. И чему там научусь? Тем более - на сорок дней...
Но Миша сказал:
- Управимся без тебя. Поезжай. Найди в Москве Кожинова и расскажи
обо мне.
...В первый раз Вадим Валерьянович назначил мне встречу в Доме архи-
тектора: он там читал лекцию на вечере памяти Рубцова. Я пришла почти
за час до начала, села в первом ряду. Слушала, боясь проронить слово. По-
том лектор пригласил посмотреть фильм о Рубцове, и я послушно пошла в
кинозал. А когда вспыхнул свет, оказалось, что Кожинов давно ушел.
Не буду утомлять длинным рассказом, как я пыталась добиться встре-
чи вторично. Наконец он сдался - предложил пообщаться в фойе Союза
писателей. С первых слов стало понятно: Кожинову надо от меня отде-
латься. Он держал под мышкой стопку исторических книг и вежливо
разъяснил:
- Я вообще отошёл от поэзии, видите - занимаюсь историей.
Я ещё что-то говорила о пермской безысходке, об отношении к его ре-
комендации... Он несколько вальяжно развел руками:
- Ну, если со мной в Перми не считаются, может быть, посчитаются в
Вологде. Пусть едет в Вологду. (Так запросто!)
Потом подал мне пальто. Пока я застегнула пуговицы, оглянулась: в
фойе уже никого нет. Все мои «героические» усилия кончились ничем.
На следующий день в нашей журналистской школе на целый день было
мероприятие на ВДНХ. Мы сидели врассыпную в большом актовом зале.
Одиночное место было выбрать нетрудно: просторные ряды, рассчитан-
ные на массовую аудиторию, полукружьем, как в цирке, уходили вверх.
Ничего не помню, что на этом занятии происходило... сочиняла и пере-
писывала письмо Кожинову. Много чего написала: об украинских дедах, о
войне, о тюрьме... Послала без обратного адреса - чтобы не было соблазна
проверить, дошло ли.
А когда вернулась в Пермь, муж показал конверт с московским адресом,
а в нем вырванный из блокнота миниатюрный листочек, всего несколько
фраз: «Дорогой Миша! Мне тоже 50 лет...» Подпись - В. Кожинов. Никаких
конкретных рекомендаций, но указывался домашний телефон.
В течение месяца, заглядывая в маленькую комнату нашей хрущёвки
(днём она превращалась в рабочий кабинет), я видела: Михаил подолгу сидит
на подоконнике и смотрит на дальний лес. На тот самый тополёк, который:
«Протяни мне ладонь, тополёк...» Мысленно прощался. А потом сказал:
17
- Я поеду в Вологду.
Решиться на это нам было очень непросто. У меня была хорошая рабо-
та, имя в пермской журналистике. Младший сын, десяти лет, подавал на-
дежды в игре на виолончели, и его хотели подготовить для выступления с
симфоническим оркестром. Его преподаватель и слышать не хотел, чтобы
Петя куда-то уезжал!
Миша позвонил по московскому телефону. И услышал:
- Деньги на билет до Вологды есть?
- Найдутся.
В трубке послышались гудки.
...Не раз потом мы будем вспоминать любимое кожиновское выражение:
«Надо сделать усилие». Видимо, это был принцип его собственной жизни.
Но и от других требовалось то же. На семейном совете решили, что Миша
сначала поедет один - найдёт работу. Потом поменяем квартиру.
В Вологде у нас никого не было. Правда, знакомый физик Володя ездил
от своего научного института на вологодскую мебельную фабрику «Про-
гресс» налаживать аппаратуру, с кем-то там познакомился. Но не до та-
кой же степени, чтобы просить постоя для приятеля! Да ещё такого... в
поведении непредсказуемого. Мы видели, что Володя боится. Но, человек
мягкий, не смог отказать! Миша не подвёл.
Устроился слесарем на «Прогресс» и при первой возможности перешёл
жить в рабочее общежитие. А через некоторое время его нашёл человек
«от Кожинова» - сотрудник Общества охраны памятников истории и куль-
туры, молодой поэт Михаил Иванович Карачёв. Разговорились, понрави-
лись друг другу. Ему Миша посвятит стихотворение «Ослепший лебедь», в