Возьми ключик (армянск.).
(обратно)94
Известный композитор, ученик Спендиарова.
(обратно)95
«Ослепнуть мне!» (армянск.).
(обратно)96
«Тупым ножом зарежут!» (армянск.).
(обратно)97
«Хороший мацун! Хорошие яйца! Керосин! Керосин!» армянск.).
(обратно)98
Младший сын Спендиарова, названный так в память покойного брата.
(обратно)99
Из воспоминаний Хорена Торджяна и Сурена Карагезяна: «Шла подготовка к юбилею. Должна была быть репетиция. Это было во дворе. Присутствовали многие музыканты. Спендиаров спустился вниз и сказал: «Меня берет сомнение насчет одной вещи в «Атаке»: как лучше — квартолями или триолями (когда несутся конные)».
Начался спор. Решили, что лучше триолями, как и было у Сиендиарова. Он сказал: «Ну, теперь я спокоен», — и торопливо пожал всем руки».
О том, что Спендиаров советовался с учениками, рассказывают многие из них.
«Однажды он позвал меня и Константина Мелико-Вртанесяна в один из классов и проиграл нам отрывок из «Алмаст», изображающий разрушение крепости Тмук при взятии ее Надир-шахом, — пишет Рубен Степанян. — Проиграв какой-то сложный пассаж, напоминающий падение камней, он начал с нами советоваться, как лучше писать: большими нисходящими терциями или чистыми квартами».
(обратно)100
Из воспоминаний Н.Л. Македонского: «Он мне сказал, что будет на Севане, и я поехал туда со своей семьей. Была лунная ночь. Когда мы поднялись на гору (мы ночевали при храме), услышали звуки дудуков. Смотрим, сидят человек двадцать музыкантов на камнях и среди них А.А. Слушает игру рудукистов и делает пометки. Он мне потом сказал: «Это все мне крайне необходимо».
Из статьи Мариэтты Шагинян, помещенной в газете «Заря Востока» от 11 мая 1928 года: «Был конец сентября, и очень колодный ветер на Севане гнал черно-сизые волны на берег Крохотного островка, где собрались в этот день самые разные случайные люди. Две лодки привезли чуть ли не целую деревню. Торжественно обряженные, серьезные крестьяне за рога вытащили из лодки грустного черного барана с красной на рожке ленточкой. Баран упирался… На следующий день праздник начался. Под заунывную музыку водили хоровод. Сперва плясали девушки, не плясали, а только, плавно щупая землю ступней, двигались взад-вперед, потом, резко выбрасывая ноги, вышли мужчины. В сторонке сидел маленький человек с круглым личиком, глядел сквозь очки, улыбался детской улыбкой. Он слушал и впитывал. «Как это замечательно! — сказал он, вынув бумажку. — Это же, право, замечательно!» Крючки и точки зацепили на бумаге ритмы хороводов…»
(обратно)101
Блул — народный инструмент, напоминающий флейту.
(обратно)102
Звание «профессора оркестрового класса», «первого профессора Эриванской консерватории» было ему дано на юбилее, но в штате он не состоял и жалованья не получал.
(обратно)103
По словам Д.И. Аракишвили, «его концерты были грандиозными армянскими праздниками. Шли даже из Авлабара..» Рубен Малхасян вспоминал: «Когда мы, студенты, несли его на руках из сада, он сказал: «Что вы меня уносите, я хотел в саду погулять!» «Заря Востока» от 27 июля 1927 года писала о царившем на этих концертах подъеме: «Оркестр встретил народного артиста АССР стоя, слушатели — длительной, горячей овацией. Ряд номеров был повторен по шумным требованиям публики. По окончании концертов — долгие вызовы…»
«Заря Востока» от 30 июля 1927 года: «…Вторая сюита из оперы «Алмаст», еще не исполнявшаяся, — одно из совершеннейших созданий Спендиарова. В четырех ее частях — картина пиршества, танцы, женский и мужской, и большая пляска Алмаст — блестящий композиторский аппарат предстал не только (во всеоружии прирожденного дара автора «Алмаст», но и с той широтой и смелостью приемов, которые приобретаются художником в результате долгого артистического искуса».
Присутствовавший на концертах в «Стелле» А. Мелик-Пашаев рассказывал мне: «Спендиаров удивительно умел соединить все детали в одно целое и дирижировал с таким увлечением, с таким подъемом, что заражал и оркестр и публику. Не знаю, как он дирижировал другими вещами, но своими дирижировал неповторимо».
(обратно)104
«Имя Спендиарова было известно мне еще до встречи с ним и вызывало трепетное волнение и уважение, — рассказывал дочери композитор Арам Хачатурян. — Я знал, как его концерты проходили в Тифлисе, знал о его переезде в Армению. И вот наступил момент, когда он приехал в Москву. Сначала мы встречались на почве культурной работы, которая шла в Армении, на репетициях драматической студии, для которой я писал музыку. Александр Афанасьевич жил в последней комнате Дома культуры. Помню, как он выходил из своей комнаты и шел к роялю, шел, как на запах хорошего блюда, инстинктивно, медленно и становился за моей спиной, вытянув шею и устремив глаза в ноты.