И тут сарацины поняли, что их предали и что неприятель настороже.
Их военачальники тут же принялись совещаться, что им дальше делать: продолжать наступление или повернуть назад; но было уже слишком поздно. Король, увидев их колебания, приказал убрать ограждения.
Тотчас же затрубили трубы; передовые части, во главе которых находились граф де Пальярс и дон Фернандес де Ихер, ринулись вперед с развернутым знаменем; вся армия устремилась вслед за ними с криком:
— За святого Георгия и Арагон!
Расстояние, разделявшее христиан и сарацин, было преодолено в одно мгновение; оба войска сошлись, скрестив мечи, и бой начался.
Это был жестокий бой, в котором не было военной тактики и заранее намеченного плана, бой, в котором каждый выбирал себе врага и наносил по нему удары до тех пор, пока этот враг не падал замертво, после чего перед ним оказывался следующий враг.
Во время этого сражения все передовые сарацинские части были уничтожены, после чего король во главе своего войска, со штандартом в руке, бросился в самую гущу вражеских частей. Рыцари и бароны последовали за ним, врезаясь в эту людскую массу, подобно железному клину. Наконец, вся эта толпа раздвинулась, являя взору свою зияющую окровавленную рану.
Все было кончено; сарацины, пораженные в самое сердце, тщетно пытались воссоединиться; грозные христианские мечи разили наповал всех, к кому они прикасались. Два разделенных фланга не смогли больше сомкнуться; арабские пехотинцы, на которых сыпались стрелы арбалетчиков, обратились в бегство; альмогавары, быстрые, как серны Сьерра-Морены, бросились за ними вдогонку.
Только конница продолжала еще сражаться, но вскоре, предоставленная собственным силам, она тоже была вынуждена отступить. Король хотел было устремиться вслед за ней и преодолеть гору, стоявшую на его пути, но граф де Пальярс и дон Фернандес де Ихер остановили его, крича:
— Ради Бога, государь, ни шагу вперед. Подумайте о нашем лагере, где мы оставили только больных, женщин и детей; что с ними будет, если их отсекут от нас, и что станет с нами самими? В лагерь, государь, в лагерь!
Невзирая на сопротивление короля, который не желал ничего слушать, заявляя, что настал день истребления сарацин, они увлекли его обратно к палисаду.
Когда король был на полпути к ограждениям, какой-то солдат, лежавший среди трупов, приподнялся на одном колене и, зажимая левой рукой рану, зиявшую на его груди, другой рукой протянул сарацинское знамя, завоеванное им в недавнем бою, дону Педро. Этим солдатом был сарацин Якуб Бен-Ассан. Дон Педро приказал, чтобы сарацину немедленно пришли на помощь, но он показал королю жестом, что это бесполезно. Тогда дон Педро взял знамя из рук раненого, и тот, как будто для того, чтобы умереть, он должен был лишь дождаться момента, когда ему удастся вручить этот трофей своему крестному отцу-королю, снова лег на поле брани и, отняв руку от груди, позволил своей душе вылететь через это сквозное отверстие.
Сицилийские посланцы видели все сражение с высоты домов Алькойля и были в восторге от блистательных подвигов, совершенных королем доном Педро и его воинами, так что все то время, пока шла битва, они говорили друг другу:
— Если Бог позволит, чтобы король прибыл на Сицилию, все французы будут убиты или побеждены, ибо все арагонцы, от короля до последнего солдата, идут на бой, как на праздник.
Вечером дон Педро отдал приказ похоронить испанских солдат и сжечь тела сарацин, из опасения, как бы трупные испарения не испортили воздух и в лагере не начались болезни, как это произошло в лагере короля Людовика Святого в Тунисе.
На следующий день и через день победители тщетно ждали неприятеля: он отступил назад более чем на три льё, настолько велик был его страх, однако каждый день к нему со всех сторон стекалось столько людей, что их невозможно было сосчитать.
На четвертый день были замечены еще две лодки, прибывшие, как и первые, из Сицилии, но посланцы, которые там находились, были еще более озабоченными и печальными, чем предыдущие.
На первой лодке приплыли два рыцаря из Палермо, а на второй — двое горожан из Мессины; все они были в черных одеждах, на их лодках были черные паруса, и они шли под черными флагами. Едва увидев короля, эти люди, как и первые посланцы, встали перед ним на колени, но с еще более жалобными и умоляющими криками, чем те, ибо они прибыли сообщить о том, что король Карл осадил Мессину, и в таком отчаянном положении им поистине оставалось уповать лишь на Бога и на короля дона Педро Арагонского.
Однако король дон Педро Арагонский, казалось, еще колебался, но тут к нему подошел граф де Пальярс и, говоря от себя и от имени окружавших его баронов и рыцарей, сказал:
— Государь, почему вы сомневаетесь и что вас удерживает? Проявите сострадание к несчастному народу, только что молившему вас о пощаде, ибо нет на свете столь жестокосердного человека, будь-то сарацин или христианин, который не сжалился бы над ним. Ваше величество, голос народа — это глас Божий, и, когда народ просит, Бог приказывает это сделать. Не медлите же больше, государь; не раздумывайте больше, ваше величество, ибо я заверяю вас от своего имени и от имени моих соратников, что все мы как один последуем за вами куда угодно и что мы готовы погибнуть ради славы Господа, ради вашей чести и ради возрождения народа Сицилии.
И вся армия тотчас же принялась кричать:
— На Сицилию! На Сицилию! Во имя Бога, ваше величество, не бросайте этот бедный народ, который вам принадлежит, а после вас будет принадлежать вашим детям. На Сицилию, государь! На Сицилию!
И тогда король, слыша эти удивительные речи и видя готовность своей армии, воздел руки к небу и сказал:
— Господи, действуя от твоего имени и повинуясь твоей воле, я предпринимаю этот поход; Господи, я вверяю тебе свою судьбу и судьбу своих солдат.
Затем, повернувшись к своему войску, он прибавил:
— Хорошо! Раз уж этого хочет Бог и хотите вы, давайте двинемся в путь с Божьего благословения, под защитой Бога, пресвятой девы Марии и всех небесных заступников, и отправимся на Сицилию.
И все закричали:
— Ура! Ура! На Сицилию! На Сицилию!
Все воины преклонили колено в едином порыве и принялись петь "Salva Regina"[66] в знак благодарения.
В ту же ночь две первые лодки были посланы на Сицилию с доброй вестью о том, что скоро туда прибудет король дон Педро Арагонский со всей своей армией.
На следующий день король, посадив всех — мужчин, женщин и детей — на суда, поднялся на борт последним; затем, когда посадка была закончена, еще две лодки, в свою очередь, отбыли на Сицилию с известием, что они были свидетелями того, как король и вся армия приготовились к отплытию.
Дай нам Бог удовлетворение, подобное тому, какое испытали жители Сицилии, узнав эту отрадную новость!
Плавание короля Арагонского оказалось благополучным, ибо Провидение не для того столь чудесным образом вело его до сих пор, чтобы внезапно бросить в пути: таким образом, он без всяких происшествий добрался до Трапани и высадился там 30 августа 1282 года.
Старшины Трапани тотчас же отправили гонцов во все уголки Сицилии, и этих гонцов, говоривших на своем пути народу: "Король дон Педро Арагонский прибыл с мощной армией", встречали торжествующими криками; города, деревни и замки иллюминировали, так что можно было проследить путь этих посланцев по ликующим крикам и цепочке огней, которые они оставляли после себя.
Что касается короля, то все устремлялись ему навстречу с сердцем, переполненным радостью, с охапками цветов в руках, и каждый восклицал, увидев его:
— Добрый и благочестивый государь, пусть Бог дарует тебе жизнь и победу, дабы ты смог избавить нас от этих проклятых французов!
При этом сицилийцы пели, плясали и обнимались; на протяжении более месяца никто не работал, так как все пребывали со сложенными ладонями, воздавая Богу хвалу.
На четвертый день после приезда короля дона Педро к нему явились самые видные люди города Палермо, которые принесли ему от имени своих сограждан все деньги, какие им удалось собрать; однако король дон Педро, любезно приняв посетителей, заявил, что он не нуждается в деньгах, так как привез с собой свою собственную казну, и что он прибыл не для того, чтобы взимать с них новые налоги, а для того, чтобы принять их в число своих вассалов и защищать от врагов.