Тогда мы разбежались по домам и сидели там, наверное, не отходя далеко от своих пап и мам. Нам, действительно, было страшно. И целый вечер я никуда не выходил. Я ходил за отцом, время от времени его спрашивая о Грензко:
- Пап, а он давно работает?
- Нет,- предок был немногословным.
- А, что это за история …, ты спас его, что ли?
- Это он тебе сказал?- отец слегка улыбнулся,- да, ерунда, парень новичок, с каждым могло такое случиться. Чего ты спрашиваешь?
- Да, так, интересно ….
- Вы про него байки какие-то травите, неправда все это. Многие про него всякое рассказывают, не увидел я в нем ничего такого, понял? Черт, куда эти ….
Он взял спички и пошел к входной двери. Я побежал за ним.
- А это он сказал, что спичек у него много?
- Он сказал. Чего ты так выспрашиваешь?
- Да, просто …, представил, как такая каланча могла повиснуть на веревке ….
- Почему каланча? Он совсем и не каланча,- отец озадаченно посмотрел на меня и добавил,- он еще ниже меня ростом. Да и … полегче, и это хорошо, а то бы я его бы не поднял …. Он и правду сказал, что ты его пугала испугался, когда возвращался через поле. Вот он тебя и принес ….
- Почему через поле? Оно у него прямо во дворе стоит. У дома ….
- Какой дурень будет во дворе пугало ставить? Оно в поле стоит. У дома, что в доме моль охранять …?
Эти слова отца подкосили мое понимание об окружающем мире еще больше. Я присел. Почему-то вспомнил о найденном ножике. И стал хлопать рукой по карману. Но его у меня не было. Я испугался, что его потерял. Но тут же решил, что это к лучшему. Я потерял ножик, следовательно, его у меня нет. Посмотрел на отца и вздохнул. А он, в свою очередь, в упор смотрел на меня, пытаясь понять, чего это я вдруг притих. Я поймал его взгляд и пробубнил:
- Пойду спать, нехорошо мне что-то.
А утром, ни свет, ни заря, меня разбудила мама. Она заставила меня вымыться. Дала чистую, выходную одежду. И потом потащила с собою в церковь. В это белокаменное изваяние с крестом на крыше. Я почему-то никогда не любил там находиться. Я всегда с удивлением наблюдал за теми метаморфозами, которые творились с лицами прихожан. Наших соседей или друзей отца и матери. Не мог понять причины этого блаженно умиротворенного выражения, с которыми они сидели и слушали проповедь. Зная практически всех этих людей в жизни, не мог понять, почему это выражение появлялось только там. А выйдя за двери, они становились порой до неузнаваемости другими. Только там они, видя или оценивая какие-либо проделки, их же детей, они с этим же блаженным видом закатывали глаза и качали головой. Они были такими мудрыми и все так понимали и очень были снисходительны. Но часом позже, встретив их же, где-нибудь на улице, реакция могла быть до противоположности иной. Это меня и озадачивало, и иногда, веселило.
Я сидел и слушал. Слушал перешептывания людей, сидевших по соседству на скамейке. Внезапно услышал возглас миссис Конниган. Она настолько была удивлена, что не сдержала эмоций:
- Твой Генри летал? Он ангел?
- Тише …,- попыталась успокоить ее мать.
- Да он стрелял в моих кур из рогатки, весело ему было, как они бедные перелетали через забор ….
Я встал и тихо вышел. Солнечная погода и свежий воздух были для меня намного лучшей обстановкой. Я спрыгнул со ступенек, посмотрел, как поднятая пыль от удара ботинок, закружилась вокруг моих ног. Проделал это еще несколько раз. Детство – это все же, непосредственное восприятие окружающего мира. И возможность, благодаря этому, видеть и находить в самых обычных вещах, что-то завораживающее и прекрасное. Что-то чудесное. Именно, чудесное. И, что самое интересное, для этого не нужны никакие проповеди.
Этому не надо учиться. Скорее наоборот, люди это свое умение с годами забывают. И чтобы к этому мировому волшебству прикоснуться, они потом ходят в церковь, где их, по всеобщему мнению, учат снова видеть чудо. Но как-то, наверное, по-другому.
Такие мысли у меня всегда сами собой появляются, когда вспоминаю те эпизоды. Но тогда, я просто наблюдал. Наблюдал, как по городской дороге тянулась телега. В нее была впряжена лошадь. За поводья дергал мужчина с бородой и в старой шляпе. Сзади, на телеге было нацарапана фраза: «С тобой Бог». Я ее бы и не заметил, но мистер Уилсон, своим хриплым от многочисленных папирос голосом, крикнул тому путешествующему господину:
- Эй, почему ты это нацарапал на своей телеге?
- Это все, что тебя волнует?- крикнул тот ему в ответ, медленно поворачивая голову, по ходу своего продвижения.
- А что меня должно волновать?
- Ну, хотя бы то, что с тобой Бог!