Как раз накануне Джейсон получил от отца отличный астрономический бинокль, мощный, дорогой прибор. Джейсон все время крутил его в руках, наводил на плакат турфирмы, приклеенный над телеэкраном, воображая, что рассматривает юкатанский прибрежный городишко из-под Вашингтона. Наконец, он встал, вздохнул и решительно заявил:
— Надо все-таки на небо глянуть.
— Вот еще, — тут же отозвалась Диана. — Там холод собачий.
— Зато ясно. Давно уже не было ясных ночей. И не холодно вовсе, а приятная свежесть, прохладно.
— Утром на газоне снег лежал.
— Не снег, а иней, — поправил Джейсон.
— Уже поздно, за полночь.
— Ну и что. Пятница, ночь па выходной.
— Нам нельзя выходить из подвала.
— Нам нельзя мешать взрослым. Никто ни слова не говорил, что нельзя выходить из подвала. И никто нас не увидит, если ты боишься, что поймают.
— Ничего я не боюсь.
— Тогда в чем дело?
— Большая мне радость, слушать твой бубнеж, когда у меня ноги мерзнут.
Джейсон повернулся ко мне:
— Тайлер, ты как считаешь? На небо стоит глянуть?
Вот чего я не люблю, так это их привычку притягивать меня в качестве арбитра. Невыигрышная позиция. Согласись я с Джейсоном — конечно, это не понравится Диане. Но если слишком часто соглашаться с Дианой, может создаться впечатление, что я в нее… ну, в общем…
И я вильнул:
— Даже не знаю, Джейсон, но что там не жарко, это уж точно.
Диана протянула мне руку помощи. Она и вправду положила ладонь мне на плечо и сказала:
— Да ладно. Лучше глотнем свежего воздуха, чем все время выслушивать его причитания.
Мы похватали свои куртки в обширном тамбуре подвального этажа и выскочили наружу.
Не скажешь, что «большой дом» такая уж грандиозная постройка, ненамного он и больше среднего строения в нашем отнюдь не бедном пригороде. Вот участок он занимал на самом деле приличный. Гладко выстриженный газон тянулся черт знает докуда и переходил в неухоженный сосновый лесок, который пересекал средней загаженности ручеек, чуть ли не речка. Для наблюдения за звездами Джейсон почему-то выбрал середину луга-газона, на полпути к сосновому борку.
Октябрь выдался в том году мягкий, теплый, но за день до того в бабье лето врубился грубиян-мороз с ледяным томагавком, и Диане, пожалуй, не приходилось слишком притворяться, усердно растирая замерзшие бока. Мне, правда, воздух казался лишь приятно прохладным, на диво свежим. Небо оставалось ясным, трава почти сухая — значит, к рассвету ее снова прихватит мороз. Ни луны, ни облаков. «Большой дом» сиял, как пикниковый пароход на Миссисипи, бросал из окон снопы хищного света, но мы по опыту знали, что, стоит лишь шагнуть за дерево, и ты как будто провалишься в черную дыру, как будто тебя и не было.
Джейсон улегся на спину и уставил бинокль в звездное небо.
Я уселся возле Дианы, по-индейски скрестив ноги. Она вытащила из кармана куртки сигарету. Наверное, стащила у мамаши. Ее мать, Кэрол Лоутон, кардиолог, заявляла, что больше не курит, но почему-то всегда прятала пачки сигарет в туалетном столике, в письменном столе и в кухне. Мне об этом сообщила мать.
Диана сунула сигарету меж своих пухлых губ, и пламя зажигалки просветило ее прозрачные пальцы. Она выдула клуб дыма, тут же растаявшего во тьме.
Глянув на меня, она спросила:
— Хочешь затянуться?
— Ему двенадцать, — сурово одернул сестру Джейсон. — У него и без того есть над чем ломать голову. Не хватает ему еще рака легких.
Теперь это вопрос чести.
— Конечно, — киваю я.
Диана передала мне сигарету. Я потянул в рот дым, стараясь не вдыхать его, чтобы не закашлять. Она вынула сигарету у меня изо рта:
— Не увлекайся.
— Тайлер, — обратился ко мне Джейсон. — Ты в звездах разбираешься?
Я глубоко дышал, проветривая легкие свежим холодным воздухом.
— Ну дак…
— Я не о том, что ты вычитал в своей макулатуре. Хоть какие-нибудь названия звезд знаешь?
Покраснеешь от такого вопроса… Но, слава богу, темно, незаметно.
— Арктур. Альфа Центавра, Сириус, Полярная…
— А где живут клингоны?
— Кончай придуриваться, — возмутилась Диана.
Они оба до чертиков образованные, кто ж спорит.
Я тоже не дурак, но из другого диапазона, мне до них не доплюнуть. Они учатся в школе для вундеркиндов, а я ползаю в школьном автобусе до обычной местной средней. Одно из социальных различий. Они живут в Большом Бунгало, я с маманей в домишке на окраине их усадьбы. Их предки делают большие бабки — ну, приличные, во всяком случае — на своих рабочих местах, а моя мать следит за их домом. Мы эти различия сознаем, но на них не зацикливаемся, и они нам не слишком мешают.
— Ну ладно, — уступил Джейсон. — А Полярную найти сможешь?
Полярная звезда, путеводная. Читал я книжки о борьбе с рабством, о Гражданской войне XIX века. Встречалась там песня беглых рабов.
Вернется солнце, под крик перепелки — Иди за большим ковшом. Там ждет белый дед у колючей у елки — К свободе иди за ковшом.
Вернется солнце — значит, после зимнего солнцестояния в декабре. Перепелки зимуют на юге. Большой ковш — Большая Медведица, ковш указывает краем черпака на север, к свободе. Я разыскал в небе ковш и не слишком определенно махнул рукой в его направлении.
— Видал? — торжествующе спросила брата Диана, как будто я помог ей выиграть очко в каком-то их споре, мне неизвестном.
— Ну, молоток, — похвалил меня Джейсон. — О кометах слыхал?
— Угу.
— Хочешь глянуть?
— А то…
Я кивнул и подвинулся к нему, все еще ощущая во рту гадостный привкус от сигареты. Джейсон показал, как лучше упереть локти в землю, вручил мне бинокль и помог навести фокус. Расплывчатые пятна превратились в сияющие точки, и я нашел — или мне показалось, что нашел, — пятнышко в темной бездне меж звезд, оставшееся расплывчатым.
— Комета… — учительским тоном начал Джейсон.
— Знаю, знаю, — затараторил я. — Снежный ком, летящий к солнцу.
— Можно, конечно, и так выразиться, — снисходительно согласился Джейсон. — Знаешь, откуда они прилетают? Из-за границы нашей Солнечной систе мы, из пространства за Плутоном, и до половины расстояния до ближайшей звезды. Холод там такой, что и представить невозможно.
Я несколько неуверенно кивнул. Космической фантастики я начитался предостаточно, чтобы развился во мне священный ужас перед необъятными, не знающими жалости межзвездными просторами. Об этом приятно было размышлять с замиранием сердца, хотя и чувствовал я себя в результате таких размышлений жалкой козявкой.
— Госпожа, не желаете взглянуть? — обратился Джейсон к сестре.
— Это приказ?
— Не хочешь, не надо. Сиди, дыми своей вонючкой, разрушай легкие, если тебе так нравится.
— Верблюд ослячий, — буркнула Диана, вдавила окурок в траву и величественно вытянула руку приблизительно в моем направлении. Я передал ей бинокль.
— Поосторожнее, — предупредил Джейсон. Он успел влюбиться в свой новый инструмент. От бинокля еще пахло упаковочной пленкой и полистирольной пеной.
Диана поднесла бинокль к глазам, настроила его. Помолчала. Вздохнула устало и разочарованно:
— И знаешь, что я вижу сквозь эту штуку, глядя на звезды?
— Ну?
— Звезды. Все те же звезды.
— Головой работай. Используй фантазию, воображение! — кипятился Джейсон.
— А на кой мне черт тогда бинокль?
— Я имею в виду, думай о том, что видишь.
— А-а-а… — протянула она и тут же с энтузиазмом воскликнула: — О-о-о! Джейсон! Я вижу…
— Ну что, что?
— Знаешь, ведь это же… Да-да, это Боженька! У него длинная белая борода. И в руке плакат. А на плакате большими буквами: