Через десять — пятнадцать минут легкой, приятной езды впереди замаячил верх Бантам-Хилл-роуд — последнее препятствие на пути к цели. Подъем крутой, зато спуск с холма пологий, длинный и приятный, до самой стоянки Фэйруэй-Молл. Джейс уже одолел четверть подъема. Диана повернулась ко мне:
— Догоняй!
Только этого мне и не хватало. У двойняшек день рождения в июне, у меня — в октябре. Каждое лето наступал период, когда они оказывались старше меня не на один, а на целых два года. Им уже по 14, а мне еще целых четыре долгих месяца жалких 12. Эта разница каким-то образом автоматически приносила с собой и физическое превосходство. Конечно, Диана прекрасно знала, что мне не догнать ее на подъеме, но это не помешало ей налечь на педали. Я вздохнул и попытался выжать из своей скрипучей развалины все, что можно. Куда там! Диана на своей цельноалюминиевои хреновине отрывалась все дальше. Троица малышек, рисовавших мелом на тротуаре, прыснула от нее по сторонам. Она на мгновение обернулась ко мне, как бы подбадривая, одновременно дразня.
Подъем давался ей не так уж легко, но она переключила скорость и продолжала взбираться на холм. Джейсон уже остановился на самом верху, оперся на одну ногу и разглядывал нас с непонятным выражением лица. Я пыхтел, выбиваясь из сил, но древняя конструкция неумолимо замедляла ход. Пришлось, в конце концов, слезть и вести ее дальше за руль.
Диана улыбалась мне, и я ее поздравил:
— Ты выиграла.
Ее реакция на поздравление меня удивила:
— Ладно, Тайлер, не сердись. Я понимаю, что это несправедливо.
Далее дорога упиралась в тупик, а окружающие участки размечали столбики с натянутыми между ними бечевками. Дома здесь еще предстояло выстроить. К рынку в западном направлении вел песчаный склон с плотно убитой земляной тропой, пронизывающей заросли подлеска и кустарника.
— Внизу увидимся, — бросила Диана, срываясь с места.
Мы заперли велосипеды в стойке на автостоянке и вошли в стеклянный пассаж торговых помещений.
Здесь с октября мало что изменилось. Газеты и телевидение могли бить во все колокола, но до рынка этот трезвон как будто не доходил. Ассортимент, однако, учитывал события внешнего мира. Никто не торговал больше блюдцами параболических спутниковых антенн, а книжные стойки пестрели обложками, обещавшими разложить по полочкам все секреты «октябрьского феномена». Джейсон ткнул пальцем в глянец попугайной синей с золотом обложки, связывающей событие с библейскими пророчествами, и презрительно фыркнул:
— Провидцы хреновы… Напророчили то, что уже произошло.
Диана придавила его строгим взглядом:
— Не следует смеяться над чем-то лишь потому, что сам в это не веришь.
— Уточняю: меня рассмешила эта идиотская обложка. Книжицу-то я, сама понимаешь, не читал.
— Может, и стоило бы прочесть.
— На кой? С чего это ты в нее так влюбилась с первого взгляда?
— Я пи во что не влюбилась. Но Бог и «Октябрь-скип феномен»… Молсет быть, не мешало бы рассмотреть, как это связано. И ничего смешного я тут не вижу.
— Нет, дорогая, именно это курам на смех.
Диана закатила глаза, горестно вздохнула и отошла прочь. Джейс пожал плечами и сунул книжку обратно на стойку.
Я сказал ему, что парод хочет разобраться в сути явления, потому и бросается в разные стороны. Он скривил губы:
— Чаще твой «народ» симулирует глубокие познания в предмете, в котором ни черта не смыслит, игнорируя очевидное. Защитный механизм отрицания. Слушай, Тайлер, хочешь узнать кое-что интересненькое?
— Ну дак…
— Это пока что совершенно сверхсекретно, — Он понизил голос до шепота, чтобы даже Диана, шагавшая чуть впереди, не смогла услышать дальнейшее: — Не для разглашения.
Одна из занятных особенностей Джейсона — он часто узнавал о важных решениях и событиях за день-два до того, как о них сообщали вечерние новости. «Райс-академи», конечно, солидная школа, но не единственный источник образования Лоутона-младшего. Может быть, более важным источником знаний стала для него «вечерняя школа», в которой его наставником выступал И-Ди, просвечивавший для него грязные кишки бизнеса, связи между технологией, наукой и рычагами политической машины, посвящавший сына в тайны среды, в которой терся сам. Потеря спутников связи заставила обратить внимание на высотные аэростаты (стратостаты) — как раз то, чем, в частности, занималась фирма Лоутона. «Попутная» технология покинула свою нишу, вышла на передний план, и И-Ди оказался в числе первых, до ушей которых доходили важнейшие новости. Потому-то его четырнадцатилетний сын иной раз узнавал то, о чем, упаси бог, не должны были пронюхать конкуренты.
И-Ди, разумеется, не подозревал, что Джейс выбалтывал эти секреты мне. Но я свято хранил тайну — да и с кем бы я ею мог поделиться? Других друзей у меня, по сути, не было. В этом предместье нуворишей сын матери-одиночки, зубрила без явной склонности к лидерству и хулиганству, конечно же, не считался завидным знакомым местной малолетней публики.
Джейсон склонился к моему уху и перешел па еле слышный шепот:
— Слышал о троих русских космонавтах? Тех, что были на орбите в прошлом октябре.
Конечно, я помнил, что этих ребят полагали погибшими тогда, в момент Большого Затмения.
— Один из них жив. Он в Москве. Русские не слишком разговорчивы, по болтают, что он совершенно свихнулся.
Я уставился на Джейсона широко раскрытыми глазами, но больше он ничего мне не поведал.
Больше десятка лет пролетело, прежде чем огласили правду об этом случае. Прочитав об этом — случай упоминался вскользь в истории ранних лет «Спина», — я сразу вспомнил разговор с Джейсоном. Произошло примерна следующее.
Трое русских космонавтов в тот роковой вечер находились па орбите, вне обреченной станции. Завершив задачу, они как раз в нее возвращались. Чуть за полночь (по времени нашего Атлантического побережья) их старший, полковник Леонид Главин, заметил исчезновение сигнала наземного командного центра и попытался выйти па связь — безуспешно.
Само по себе происшествие не из приятных, но космонавтов поджидало куда более страшное открытие. Когда капсула «Союз» вышла из ночной полосы, оказалось, что вместо привычной «голубой планеты» под ними застыла мрачная черпая сфера.
Полковник Главин описывал эту сферу как некое абсолютно черное тело, видимое, лишь когда оно оказывалось между наблюдателем и источником света. Только цикличная смена «восходов» и «закатов» убеждала космонавтов, что планета еще существует. Солнце внезапно появлялось из-за силуэта черного диска, совершенно не отражавшего света, и так же внезапно за ним исчезало.
Космонавты никак не могли истолковать происшедшего и, естественно, ощущали невыразимый ужас. Через неделю бесцельного вращения вокруг Земли космонавты в результате длительного обсуждения приняли единогласное решение попытаться вернуться домой в режиме самонаведения, не заходя на мертвую станцию, а в случае неудачи умереть па Земле, вместо того чтобы угасать на орбите. Спуск производили без всяких ориентиров, без паводки, не имея возможности определиться, лишь по собственным расчетам, опираясь на последнюю известную позицию. В результате капсула вошла в атмосферу под опасно крутым углом, испытала воздействие чрезмерных отрицательных ускорений и потеряла основной парашют.
Рухнул «Союз» довольно удачно, скользнув по лесистому склону холма в Рурской долине. Однако космонавт Василий Голубев при этом погиб, а Валентина Кирчева умерла через несколько часов в результате черепно-мозговой травмы. Оглушенный полковник Главин, отделавшись переломом запястья и поверхностными ссадинами, смог самостоятельно покинуть капсулу. Его подобрали германские спасатели и по оказании неотложной медицинской помощи передали русскому руководству.
Естественно, с Главиным беседовали неоднократно и основательно, однако пришли к выводу, что в результате всех невзгод и потрясений он лишился рассудка. Полковник упорно настаивал, что он и его погибшие товарищи провели на орбите три недели. Явная чушь.