— Ничего не сказала, кроме того, что в заявлении, — хочу быть обыкновенным редактором.
Председатель комитета снял очки и пожал плечами.
— Где она сейчас?
— Там сидит, в приемной.
Ираклий Ломидзе нажал клавишу селектора и велел секретарше попросить Маку к нему.
Дверь кабинета открылась. Мака вошла и остановилась у порога.
— Проходите, Мака! — улыбаясь, пригласил ее председатель комитета, встал, сделал несколько шагов навстречу девушке, выдвинул стул. — Садитесь, пожалуйста!
— Благодарю вас! — Мака села.
— Как прикажете понимать ваше заявление? Может быть, вас кто-то обидел? Может быть, вы услышали о себе что-то плохое или недостойное?
— Нет, батоно Ираклий, никто меня не обижал. К сожалению, я в свое время не учла, что должности заместителя прежде меня достойны более опытные и заслуженные люди.
— Да, но… — смешался председатель комитета. — А ваш отец знает?
— Знает, я ему вчера сказала.
— И что он?
— Согласен.
Председатель комитета взял лежавшие на столе очки и принялся тщательно протирать их. Они были чисты, но он не знал, какое принять решение, и старался оттянуть время, чтобы найти выход из положения.
— Я все-таки должен позвонить ему, — председатель комитета снял трубку и набрал номер. Разговаривать долго не пришлось — Георгий Ландия был на заседании коллегии.
Председатель комитета положил трубку на аппарат, покачал головой, это означало, что он ничего не понимает, и после некоторого молчания повернулся к Маке:
— Значит, ваш папа согласен. Если таково ваше желание, я не против, но меня поражает ваше решение. Поражает, ибо я не могу понять ваш замысел, вашу цель. Мне почему-то кажется, что вы совсем по другой причине решились на подобный шаг. Воля ваша. Только договоримся об одном — я пока воздержусь с резолюцией. Подумайте до понедельника. Если и тогда вы не перемените решения, я подписываю, и в тот же день издаем приказ.
— Считайте, что сегодня понедельник и решение мое не изменилось. Заранее благодарю вас!
Мака встала, учтиво откланялась и повернула к двери.
«Какая балерина вышла бы из нее!» — подумал председатель комитета, не сводя глаз с плавно идущей высокой тоненькой девушки, пока та не скрылась за дверью. Тогда он будто сразу очнулся. Снова перечитал заявление, пожал плечами и сказал главному редактору сценарного отдела, что ничего не понимает.
Решение Маки привело в удивление весь сценарный отдел. Никто не понимал, что случилось. Рождались сотни версий, выкапывались тысячи причин, но все тут же убеждались в несостоятельности своих подозрений и выдумок. Ни одна из причин не могла объяснить счастливый вид девушки. Маку всегда отличали доброе выражение лица и золотой характер, но сейчас ее глаза были полны незнакомой радостью и полнейшее счастье отражалось на ее лице.
— Мака, что произошло, как ты решилась на такой шаг? Никто ничего не понимает! — говорила Лия, близкая подруга Маки на студии.
— Я не представляла, что мое решение вызовет столько толков. Во-первых, у нас много людей более заслуженных, чем я, которым в первую очередь надлежит возглавлять редакцию. Я знаю, мне не верят, что я только поэтому написала заявление, не верят — и не надо. Скажу и о другой причине. Двадцать два года мне исполнилось не так давно. Хочу быть свободной. Серьезности и ответственности мне и завтра хватит.
Сотрудники студии верили и не верили словам Маки. Они не отрицали, что объяснения девушки звучат правдоподобно и убедительно, но вдохновенный и счастливый вид Маки все-таки давал повод сомневаться.
Маку Ландия ничуть не волновали ни удивленное лицо председателя комитета, ни разговоры сотрудников сценарного отделения студии телевизионных фильмов. Радость девушки, что она впервые сделала серьезный самостоятельный шаг, не имела границ. Впервые ей захотелось встать лицом к лицу с жизнью, впервые она поняла, какое счастье приносит успех, добытый своими силами и способностями.
«Что скажет Рамаз Коринтели, узнав, что я сама себя понизила?»
Мака вздрогнула.
«Почему я вспомнила о нем?
Меня ведь не интересует, кто и как относится к моему решению?
Может быть, Коринтели пришел на ум потому, что после разговора с ним я протрезвела и по-иному взглянула на жизнь?
Конечно, поэтому!
Стоит ли обманываться, в душе-то я чувствую, как мне интересно, что он скажет, услышав о моем решении?»
«Я боюсь влюбиться в вас!» — вспомнились ей вдруг слова Рамаза Коринтели.
Мака невольно оглянулась. Эта фраза прозвучала настолько отчетливо, что она испугалась, не услышал ли ее кто-то еще. Она даже забыла, что, кроме нее, в кабинете никого нет.