— Очень хорошо.
— Да, совсем запамятовал, вы же работали с ним в одном институте.
— Нет, с ним я никогда не работал. В тбилисский институт астрофизики меня приняли лаборантом после смерти академика. С академиком Георгадзе я познакомился в больнице. Я хорошо знал его труды. Он был поражен моими знаниями. В то время я был студентом третьего курса заочного факультета.
— Насколько я знаю, Георгадзе разрабатывал аналогичную проблему. Он как-то говорил мне, что нащупал новый тип радиоактивности. Это было давно, если не ошибаюсь, года четыре или пять тому назад.
— Вы правы. Огромная научная интуиция академика предугадала наличие нового типа радиоактивности, но он направил работу по ошибочному пути. Он не предположил, что возможен такой распад ядра, когда из него вылетают не только протоны, как думали ученые раньше, но и пары частиц — протоны и нейтроны. Анализ атомного ядра убедительно показал нам, что в действительности существуют изотопы сотен элементов, обладающие двухпротонной радиоактивностью. Придя к такому выводу, я понял, что ключ к проблеме в моих руках; если бы академик Георгадзе представил двухпротонную радиоактивность, он бы раньше меня установил новый тип ее. Ядра атомов элементов, обладающие двухпротонной радиоактивностью, живут довольно долго. Я предположил и не ошибся, что гораздо легче выбить из этих ядер несколько протонов, чем отделить их друг от друга.
— Допускаю, что идея существования двухпротонной радиоактивности родилась у вас самостоятельно, но четверть века назад предполагали ее наличие.
— Возможно, не спорю. Но правильная идея была забыта по совершенно объективной причине: ни у нас, ни за рубежом двухпротонное расщепление ядра не удалось.
— Ясно! Еще раз искренне поздравляю вас с огромной победой!
— Приношу вам сердечную благодарность. Я не ожидал подобного внимания. Я до смерти ваш должник.
«До смерти!» — повторил про себя Матвеев и сказал:
— Вам ли думать о смерти? Вы не представляете, как на меня подействовала кончина Георгадзе. К сожалению, я не смог приехать. Находился в заграничной командировке. Хорошо, что хоть мой заместитель был на похоронах.
— Владимир Герасимович, — неуверенно начал Коринтели после недолгого молчания.
— Вас что-то смущает? Не бойтесь, говорите! Говорите прямо, что вас мучает.
— Академик Георгадзе перед смертью написал вам письмо.
— Где же это письмо?
В ответ Рамаз достал из кармана конверт.
— Давайте-ка побыстрее! — оживился академик Матвеев. Он снял очки, надел другие, вскрыл конверт и начал читать письмо.
Рамаз внимательно наблюдал за ним. Его удивляло, с какой быстротой на лице академика сменяют друг друга грустное и радостное выражения. Наконец тот поднял голову и обиженно взглянул на Коринтели:
— Почему вы до сих пор не отдали мне его?
— Я приблизительно догадывался, что в нем. Вероятнее всего, вам рекомендуют меня. Я решил вообще не показывать вам письмо. Но не осмелился — может быть, в нем есть нечто такое, что касается лично вас. Поэтому я решил, что отдам его, как только с моим вопросом будет полная ясность. Я не люблю прокладывать дорогу протекциями и рекомендациями.
— Прочитайте! — Матвеев протянул ему листок.
Рамаз взял письмо и стал читать, будто знакомился с ним впервые.
«Дорогой Владимир Герасимович!
Я, вероятно, умру через несколько дней. Пишу письмо из больницы, прикованный к койке. В конце концов, я, неверующий и неисправимый атеист, теперь выясню, насколько вселенная материальна. Но поглядим, может быть, моя душа и впрямь вознесется куда-то. В этом случае мне не миновать ада.
Одним словом, я завершаю жизнь. Немного, оказывается, семьдесят четыре года. Но ничего не поделаешь. Я все равно не хулю судьбу.
Теперь хочу обратиться к вам с одной просьбой. В больнице я познакомился с талантливым молодым человеком — Рамазом Михайловичем Коринтели. Вам недосуг запоминать все, но, возможно, вы помните, что я предполагал существование пятого типа радиоактивности. Как выяснилось, предположение мое было правильным, а путь решения проблемы — ложным. И вот этот молодой человек, с которым судьба свела меня в больнице (как видите, все мы перед смертью, сдается, становимся идеалистами), по-моему, нашел правильный путь решения этой проблемы. Если я выживу и выберусь отсюда, я сам присмотрю за этим талантливым парнем. Если нет — отсылаю его к вам. Я полагаюсь на вашу большую и добрую душу, на вашу святую научную совесть.
Всегда ваш Давид Георгадзе».