У Отара Кахишвили вспухли жилы на висках. Кровь горячо ударила в голову. До взрыва оставалось всего ничего. Он понял, куда клонит Нодар Одишария. Специалистом по радиоактивному излучению был сам Отар Кахишвили, хотя новый директор не имел ни малейшего представления ни о теоретических соображениях академика, ни о результатах его экспериментов. Если не считать общего, ничего не говорящего названия — «Пятый тип радиоактивного излучения», — он не знал больше ничего: ни какой природы было излучение пятого типа, ни в каком направлении вел исследования бывший директор. Боясь потерять контроль над собой, Кахишвили, не сгоняя с лица улыбку, с деланным спокойствием повернулся к Тамазу Челидзе.
— Как видите, я был прав, главное предстоит уладить именно нам, — он оглядел всех. — Как вы полагаете, где может находиться последнее исследование Давида Георгадзе?
— Где может находиться? — вызывающе повторил вопрос Нодар Одишария и встал. — Или в лаборатории, где академик в течение пяти лет работал при закрытых дверях, или в этом кабинете, или у него дома.
— Я ведь просил, будем разговаривать сидя. У нас не производственное совещание и не большой совет. Давайте побеседуем спокойно, без эмоций и примем практические и необходимые решения, как дань уважения нашему большому другу и коллеге!
Все уловили, что в спокойной фразе директора сквозила злость.
— Извольте! — Одишария с нарочитой дерзостью сел и откинулся на спинку стула так, что передние ножки его немного оторвались от пола. — Вы, если я не ошибаюсь, не один раз наведывались в лабораторию академика. Не обнаружилось ли там каких-то фрагментов труда или части результатов экспериментов?
— Честно говоря, я бывал в лаборатории три раза вместе с Арчилом Тевдорадзе и секретарем партийного комитета. Бывал к тому же после назначения меня директором. В период болезни академика, вы это хорошо помните, лаборатория была опечатана комиссией. Арчил Тевдорадзе и секретарь парторганизации, вероятно, подтвердят, что мы ни к чему не притронулись, а только осмотрели лабораторию. Вот и все.
— Тогда, может быть, искать и не придется, — весело бросил Одишария, — может быть, исследование академика действительно где-то в лаборатории.
— Вполне возможно! — отозвался кто-то.
— Я, товарищи, так не думаю, и вот почему. Инфаркт с Давидом Георгадзе случился четырнадцатого января, а сознание он утратил, — директора так и подмывало сказать, что, судя по разговорам, академик повредился в уме, но он вовремя понял, сколь нетактично прозвучит такое заявление, — в конце марта. В течение двух месяцев мы, правда, не часто навещали его, и те, кому посчастливилось встречаться с ним, могут подтвердить, что академик мыслил по-прежнему здраво. Когда я сказал ему, что его лабораторию опечатали, этот разговор может подтвердить Арчил Тевдорадзе, и мне кажется, что я во всеуслышание говорил о нем, академик улыбнулся и сказал мне, что этого не стоило бы делать. Я прав? — повернулся директор к заместителю.
Арчил Тевдорадзе подтверждающе кивнул головой.
«Да выдави ты из себя слово!» — закричал мысленно взбешенный Кахишвили.
— Если бы теоретические обоснования или материалы экспериментов находились в лаборатории, — продолжал он, — академик не преминул бы вызвать нас или своих лаборантов, наказал бы все собрать, привести в порядок и перенести в его кабинет или к нему домой. Находясь в больнице, Давид Георгадзе давал нам множество поручений, интересовался сотнями крупных и мелких проблем, а о своем исследовании умалчивал. Отсюда позволительно сделать один простой вывод, — голос директора постепенно обретал твердость, — что его, Давида Георгадзе, собственное исследование и результаты экспериментов были уже помещены в надежном месте и он ждал, когда встанет на ноги.
Дома, к сожалению, нам не удалось ничего обнаружить. Уважаемая Анна оказала нам всяческое содействие, но Арчил Тевдорадзе и батони Ростом, секретарь нашей парторганизации, могут подтвердить, что, к сожалению, мы не нашли даже самого незначительного фрагмента труда академика. Что же касается кабинета, то в него я вошел вместе с четырьмя товарищами. Ими были Арчил Тевдорадзе, парторг, председатель месткома и секретарша директора. Мы описали все, составили акт, личные вещи передали вдове академика через Марину Двали. Найди мы где-то исследование Давида Георгадзе, мы, естественно, оповестили бы всех.